Тревожные годы
Шрифт:
Да, друг мой, неисповедимы пути божии! Сколько прежде нас с сестрицей Анютой огорчал братец, столько же теперь утешает и радует. Ты знаешь, какой у него необузданный ум был, а теперь, как мужиков отняли, таким христианином сделался, что дай бог всякому. Намедни даже удивил нас. Читаем мы вечером "житие", только он вдруг на одном месте остановил нас: "Сестрицы! говорит, если я, по старой привычке, скощунствую, так вы меня, Христа ради, простите!" И скощунствовал-таки, не удержался. Ну, да уж бог с ним! Хорошо и то, что хоть какие-нибудь признаки смирения в нем показались!
Знаешь ли что, друг мой!
– все как рукой сняло! Такой опять христианин сделался! такой христианин! Ни рукой, ни ногой не шевельнет, только головой качает!
Какой это урок для всех нас, друг мой!
Затем, благословляя тебя на новом поприще, сердечный друг мой, и желая тебе блестящих успехов на оном, остаюсь любящая тебя мать
Надежда Батищева.
P. S. А что ты насчет адвоката Ерофеева пишешь, будто бы со скопца сорок тысяч получил, то не завидуй ему. Сорок тысяч тогда полезны, если на оные хороший процент получать; Ерофеев же наверное сего направления своим деньгам не даст, а либо по портным да на галстуки оные рассорит, либо в кондитерской на пирожках проест. Еще смолоду он эту склонность имел и никогда утешением для своих родителей не был".
* * *
"Любезная маменька.
Спешу сообщить вам об одном весьма важном успехе, полученном мною, - успехе, который, вероятно, послужит к окончательному обеспечению моего будущего.
Третьего дня меня призвал мой генерал и сказал мне:
– На днях здесь напали на след целого скопища злоумышленников...
Я поклонился.
– Следствие по этому делу уже начато. Производят его люди, известные своею деятельностью и ловкостью, но я должен сознаться, что до сих пор никакого существенного результата не достигнуто.
Я поклонился вновь.
– Я пришел к тому убеждению, что недостаточность результатов происходит оттого, что тут употребляются совсем не те приемы. Я не знаю, что именно нужно, но бессилие старых, традиционных уловок для меня очевидно. Они без пользы ожесточают злоумышленников, между тем как нужно, чтобы дело само собой, так сказать, скользя по своей естественной покатости, пришло к неминуемому концу. Вот мой взгляд. Вы, мой друг, человек новый и современный - вы должны понять меня. Поэтому я решился поручить это дело вам.
С начальниками нужно быть очень сдержанным, милая маменька. Никогда не следует забегать им вперед, потому что это может показаться навязчивостью. Только в крайнем случае, когда уже вполне несомненно, что начальник находится в затруднении насчет предмета предстоящей беседы, можно помочь ему, бросив вскользь какую-нибудь мысль. Но и тут следует устроить так, чтобы генерал ни на минуту не усумнился, что это мысль его собственная. Вот почему я ни слова не отвечал на обращенную ко мне речь генерала и только новым безмолвным поклоном засвидетельствовал о моей твердой готовности следовать начальственным предписаниям.
– Дело в том, - продолжал генерал, - что несколько злоумышленников образовали из себя "Общество для предвкушения гармоний будущего". По "уставу" общества - он находится в наших руках - цель его заключается "в непрерывном созерцании гармоний будущего и в терпеливом перенесении бедствий настоящего". Вы понимаете, однако, что это только казовая, так сказать, официальная цель общества, и несомненно, что у него должны быть другие, более опасные цели, которые оно, разумеется, сочло нужным скрыть. Но этих-то целей мы именно и не знаем.
Высказав это, генерал остановился, как бы приглашая меня к дальнейшим развитиям.
– Осмелюсь повергнуть на усмотрение вашего превосходительства только один почтительнейший вопрос, - начал я, - если найден "устав" общества, то, может быть, имеется в виду и список членов его?
– Да, список есть: найдена бумажка, на которой карандашом написано пятнадцать фамилий, и, что всего прискорбнее, в числе участников общества значится один уланский офицер.
– Напротив того, смею думать, что это признак очень хороший, ваше превосходительство. Участие уланского офицера, если позволено так выразиться, открывает перед нами целый мир интриг. Чтобы настичь этого человека, превратные толкования должны были слишком самоуверенно и слишком далеко распространять свои корни и нити. Не будь уланского офицера, мы могли бы еще колебаться насчет важности злоумышления: теперь - мы имеем право провидеть уже целую организацию! Уланский офицер - это ключ; уланский офицер - это всё! Я спрашиваю себя: "Зачем нужен уланский офицер?" - и смело отвечаю: "Он нужен в качестве эксперта по военной части!" Я не смею утверждать, но мне кажется... и если вашему превосходительству угодно будет выслушать меня...
– Говорите, мой друг!
– Я положительно убежден, что найденный список с пятнадцатью фамилиями представляет собой силы далеко не всего общества, а лишь одного из отделов его!
Голос, которым я высказал это убеждение, звучал такою искренностью, что генерал был видимо поражен.
– Такова была и моя первоначальная мысль, - сказал он, - Но что прикажете делать! Эти старые рутинеры... они никогда не видят дальше своего носа!
– И, сверх того, я убежден, что с помощью этого ничтожного клочка бумаги, которому, по-видимому, придается такое узкое значение, можно, при некоторой ловкости, дойти до поразительнейших разветвлений и заключений!
– продолжал я, увлекаясь больше и больше и даже незаметно для самого себя переходя в запальчивость.
Но запальчивость эта не только не оскорбила генерала, но, напротив того, понравилась ему. На губах его скользнула ангельская улыбка. Это до такой степени тронуло меня, что и на моих глазах показались слезы. Клянусь, однако ж, что тут не было лицемерия с моей стороны, а лишь только счастливое стечение обстоятельств!
– Итак, молодой человек, в поход?!
– весело сказал он, голосом и взором ободряя меня.
– Все силы... вся кровь... ваше превосходительство...
– говорил я прерывающимся голосом.