Три аксиомы
Шрифт:
Нет изолированных отраслей производства, есть единое народное хозяйство, и только общее развитие его уровня способно разом ликвидировать все споры. На известном уровне становится возможным изменить судьбу целого края. Но нужны для этого большие капиталовложения.
Почему не построили железную дорогу раньше? Главная причина длительной оттяжки — война. А после войны не сидели же мы сложа руки. Вон как
Так же обстоят дела в других местах. Всюду надо освободить ближние участки тайги от перерубов сверх нормы, а для этого необходимо перенести нагрузку на дальние районы.
В настоящее время вступают в действие новые леспромхозы в Тюменской и Иркутской областях, в Красноярском крае. Чем больше будет построено леспромхозов в дальних краях, тем легче станет лесорубам и лесам Карелии, Вологодской, Костромской, Кировской, Пермской и Свердловской областей.
Поездка на Мезень вводит нас в понимание одной важной проблемы, давно волнующей работников леса и широкую общественность. Речь идет о наиболее полном использовании леса, о получении с вырубаемых площадей максимального количества древесины.
При рубке леса где-нибудь в Курской области или на Украине все деревья и все их части до последней веточки идут впрок. Крупная древесина используется в строительстве, а из всякой мелочи в лесничествах строгают рукоятки для молотков, палки для щеток, вяжут метлы, плетут корзины и делают прочий ширпотреб. Суковатые остатки, хворост и валежник подбирают на топливо. Словом, не пропадает ни синь-пороха.
В тайге так не получается.
Мы видели, как в мезенских ельниках берут всего сорок процентов запаса древесины, а шестьдесят оставляют на корню.
В амурской тайге рубят только кедр и оставляют дуб, ясень и другие ценные породы, крайне необходимые нашей мебельной промышленности.
В Якутии рубят только сосну и оставляют лиственницу.
Что это такое? Головотяпство? Нет, физическая невозможность. Единственная дорога в тайге — река, вывезти бревна можно только сплавом по воде. Кедр и обыкновенная сосна плывут; лиственница, дуб, ясень тонут.
Скажут: чем так рубить, лучше вовсе не рубить. Нет, формула «все иль ничего» для данного случая не годится. Лучше получить от тайги хоть что-нибудь, чем ничего не получать.
Однако получать надо больше.
Летят в тайгу гневные телеграммы-«молнии», едут с юга на север толкачи, штурмуют отделы сбыта совнархозов, устраивают истерики, требуют древесину по нарядам, и всем нужны добротные бревна; никто не желает брать гнилых, кривых и суковатых. А ведь тайга рубится только по первому разу, она состоит из состарившихся, переспелых лесов; многие деревья имеют гнилую сердцевину и годятся только на дрова.
Заготовке добротных бревен сопутствует низкокачественная древесина и всякие отходы да обрезки. В прежнее время их употребляли на топливо.
Но обстановка изменилась. С каждым годом нарастает потребность в хорошей деловой древесине и одновременно уменьшается спрос на дрова. Уголь, газ,
В Карпгорском леспромхозе Архангельской области мне привелось увидеть, как для разгрузки склада дровяные бревна возили обратно в лес.
А летом 1962 года я был свидетелем такого случая. На Северной Двине в сорока пяти километрах выше Архангельска есть Бобровский сплавной рейд: русло реки от берега до острова перегорожено запанью, сдерживающей приплывшие плоты, и около запани наделано из плавающих бонов множество коридоров и двориков. Плоты приходят сюда с Вычегды, тут их развязывают, бревна пропускают через ворота, и женщины с баграми толкают каждое плывущее бревно в соответствующий коридор: пиловочник к пиловочнику, рудничную стойку — по другом дорожке, бумажным баланс — по третий, дрова к дровам. Потом рассортированные бревна свяжут машиной в пучки, составят новые плоты из бревен какого-либо одного типа и отправят куда следует: пиловочник — на архангельские лесопильные заводы, балансы — на бумкомбинат, рудстойку — на лесоперевалочные базы для погрузки на железную дорогу. Каждый потребитель получит то, что ему надо. Дрова идут для нужд Архангельска, для отправки на пароходах в безлесное Заполярье и отчасти перегружаются на железную дорогу.
И вдруг из Архангельска позвонили в Боброво:
— Не присылайте дров! Не станем принимать.
— Куда ж их девать? У нас остается сто тысяч кубов.
— Куда хотите! Хоть обратно на Вычегду отправляйте!
Создалось безвыходное положение. Как освободить коридоры и дворики? Как уничтожить дрова? Сжечь их невозможно мокрые бревна на воде не горят. Выпустить в реку по течению — значит парализовать судоходство в низовьях Двины и Архангельском порту. Оставалось только мошенничать, понемножечку подмешивать дровяные бревна к деловым, авось получатели не станут скандалить из-за каких-нибудь двух-трех процентов брака.
Лесоруб стоит промежду лесной охраны и потребителем лесоматериалов. Охрана требует рубки и вывозки всей древесины, в том числе и низкокачественной, неликвидной. Потребитель не желает брать неликвидную, ему подавай только хорошую. С лесоруба требует и та и другая сторона, причем требования противоположны. А самому лесорубу не с кого требовать, он только обязан выполнять все требования, такая уж у него должность, такое положение между двух требующих сторон. На лесоруба жалуются, ему жаловаться не на кого, он молчит.
Потому и сложилась у лесорубов недобрая репутация, оттого и считают их виновниками всех зол. По распространенному мнению, виновники — это полтавчанин Кутуля, что проводит дождливые ночи под днищем опрокинутой лодки, это Эльвира, которая с посиневшим лицом и ляскающими зубами бродит в холодной воде, даже не подоткнув подол, и плывет дальше, не просушившись.
Лесорубы тоже допускают по небрежности потери: не всегда правильно раскраивают древесные стволы на отдельные бревна, не подбирают древесину, сброшенную при ликвидации аварий на транспорте, и оставляют ее лежать у дороги. Но эти потери не так велики. В целом проблема полного использования древесины в настоящее время не зависит от воли лесорубов.