Три богини судьбы
Шрифт:
– Понравилась… слюни распустил… Колдовка она, и сестра ее – колдовка. И обе обманщицы, ведьмы, – мама Лара скорчила гримасу. – А младшая ихняя вообще припадочная. Я сижу, жду как дура последняя, что они мне скажут, а она вдруг как завоет… а потом ремень себе на шею петлей и… В психушке таким место, а не среди приличных людей, которые к ним по их же говенной рекламе за советом и за помощью идут.
– Я говорил тебе, не нужно ездить, это все одно сплошное надувательство и обман, – сказал Петр.
– «Я говорил…»,
– Он тебя, мама, обманул в первую очередь.
Мама Лара грузно поднялась из-за стола.
– Я его, подлеца, все эти годы ищу. Везде, места не осталось, где скрыться мог он, – она повысила голос. – Я и эту сучару тощую отыскала. Я ее нашла! Вы, что ли, с Гришкой? Вы, долбаки, неделю с ней бьетесь там, в подвале, даже язык ей не развязали толком. Нервы, видите ли, у него сдают, – она в сердцах швырнула в сторону Петра махровое полотенце, что лежало тут же возле стола.
В просторной комнате был вообще всегда большой беспорядок. Мать не утруждала себя уборкой. Убирался в основном он, Петр, – как мог, как умел. Проще было бы нанять какую-нибудь бабу из той же химчистки – подметать, стирать пыль, пылесосить, но в дом сейчас нельзя было пускать чужих.
Вот уже больше недели чужие в доме грозили им всем полной катастрофой.
– Я забыл тебя вчера спросить, как ты съездила туда к ним, мама?
– Он спросить забыл… Ты себя-то помнишь? Или она и тебе, эта ведьма, глаза отвела? Запал, что ли, на нее? Господи, на что там западать? Видела я ее – жилы одни, ни грудей толком, ни жопы… Даром что дочка Саломеи покойной. Та хоть ведьма была настоящая, а эти три шлюхи… Ничего мне не сказали, ни словечка путного о НЕМ.
– Ясновидящие в таких делах помочь не могут.
– А кто может? Кто его нам найдет? Я ж его одиннадцать лет ищу… Утек с нашими деньгами и живет сейчас где-нибудь в Сочах, сволочь… Я ж его знаю как облупленного. Купались бы в деньгах сейчас, жили бы – горя не знали… С кредитами бы этими вонючими не побирались. И ведь дело-то было общее. Общее, наше! Вы там были с ним, я мозговала, все в доле были, а он один, подонок, все себе забрал. Украл. Мое – понимаешь ты это, мое, наше себе прикарманил. И эта сучара его тощая тоже знает – я по глазам ее вижу, знает она, где он обретается. Видал, какая квартира у нее – обстановка, вещички… небось на наше бабло все и куплено. Откупился он от нее, рот ей замазал, сучаре. Ну ничего, она у меня заговорит, сейчас же заговорит!
– Мама, может, не надо сейчас? Поздно уже!
Мама Лара отпихнула Петра и, переваливаясь, пошла в глубь дома. Питбуль Рой двинулся за ней, нетерпеливо поскуливая, точно предвкушая веселую игру.
Мама Лара, дыша перегаром, начала спускаться по лестнице в подвал.
– Гришка, быстро сюда!
Младший Григорий смотрел в это время футбол по телевизору. Но, услышав зов матери, послушно вырубил ящик.
– А ты куда?
– Я не могу, – Петр смотрел на лестницу, ведущую в подвал.
– Марш за мной. И свет включи, темно как в могиле.
Щелкнул выключатель. Бетонные ступени, лестница – узкая кишка, бетонные стены. Там внизу что-то вроде мастерской – полки, верстак. Новые покрышки, купленные впрок, – краденые покрышки, привезенные маме Ларе кем-то из «своих», отданные по дешевке.
И куча какого-то тряпья в углу. Бурые пятна на стенах, ржавая цепь.
– Ну-ка, подымай ее. Хочу ей, подлюке, в глаза глянуть, – приказала мать.
– Послушай, я…
– Подымай, говорю! Ну!
Петр подошел к стене. Тут что-то вроде самодельного «ворота», ручка торчит. Он взялся за эту ручку и начал крутить, крутить, крутить.
Только бы не слышать этих стонов… этих стонов боли…
Это была вовсе не куча тряпья. Это была женщина – почти совершенно голая, грязная, окровавленная. Она покачивалась под потолком подвала как страшный плод, подвешенная за скованные цепью руки. А до этого она просто валялась на рваном одеяле – вконец обессиленная, не способная больше сопротивляться.
– Ну, здравствуй. Очнулась, нет? Щас приведу тебя в чувство! – мама Лара зажгла сигарету и ткнула горящим концом несчастной в шею.
Та дернулась, забилась. Она была истощена, видно было, что она в этом подвале уже несколько дней. От ее тела исходил тухлый запах нечистот, запекшейся крови, смерти.
– Воняешь, как свинья, фу… Ну, надумала что? Я тебе время дала, два дня. Надумала? Будешь говорить? Скажешь, наконец, где он?! – мама Лара глядела на нее в упор.
– Что… вам… надо от меня? Я не знаю.
– Знаешь, прекрасно все знаешь… И помнишь все. По глазам твоим вижу. Такое не забывается. Ты ведь в том банке работала… Так что не ври мне. Где он? Женька где? Где живет? Где от нас скрывается? Отвечай!
– Не знаю… я сказала вам все… не знаю ничего о нем много лет…
– Врешь. Он тебе деньги слал, содержал тебя, суку…
– Нет, клянусь, нет! Не слал он мне ничего. Он пропал, тогда… уехал, бросил… пропал… Я ничего о нем не знаю.
– Врешь! Ты все врешь! – лицо мамы Лары перекосилось. – Сучара… неделю нам тут мозги пудрит… Значит, не хочешь по-хорошему? По-плохому со мной хочешь? Ну будет тебе по-плохому… Мясо сучье… Гришка!