Три богини судьбы
Шрифт:
– Постараюсь. Ты нас знаешь, когда мы подводили? Когда я подводил…
– Ну тогда всего хорошего, рад был повидать тебя. Супруге привет. Ну все, окончательно не прощаюсь. Жду твоего звонка.
Басовитый человечек прошествовал мимо Кати, распространяя вокруг себя аромат дорогого мужского парфюма. В уголовном розыске «парфюм» и прочие «финтифлюшки» не приветствовались, полковник Гущин этого не одобрял.
– Федор Матвеевич, к вам можно? – осведомилась Катя.
– Заходи, что там опять у тебя?
– Я в центре была… А это ваш друг?
– Это Михал Ваныч… полковник в отставке, настоящий полковник, курировал нас когда-то.
– Из министерства?
– Из КГБ
– Так он пенсионер?
– Давно уж, сначала банк консультировал, потом еще в какой-то организации подвизался. Ну а сейчас в связи с кризисом процветание закончилось. Одна пенсия осталась, негусто… Подзаработать, что ли, решил на старости лет? Вроде как в детективы добровольные подался, не пойму я. Что-то крутит лис старый.
Катя посмотрела на Гущина – еще не хватало, чтобы он вот сейчас в воспоминания о прошлом ударился! Так и есть.
– Дело интересное он мне напомнил, понимаешь. Мы-то, конечно, им не занимались. Но и Москва не занималась, вроде как министерство и эти – ихние, тогда уже не фээсбэшники. Но, видно, особо-то никто толком ничего и не делал, не до того было в 98-м, в разгар кризиса обвального, а потом война в Чечне…
– Федор Матвеевич, я по поводу арбатского убийцы…
– А дело вот какое, – Гущина (редчайший момент в жизни начальника управления розыска) было уже не остановить. – Помнишь, была такая Саломея? Да должна ты помнить… Много тогда про нее всего такого ходило по Москве…
– Какая Саломея?
– Предсказательница, ясновидящая. Навроде Ванги.
– Ой, ну, конечно, помню. Но это так давно было.
– Она, потом Кашпировский, затем этот хмырь болотный… как его… ну воду-то все заряжал… Джуна… А эта Саломея-то самая старшая из них была. Я о ней с начала семидесятых уже слыхал, когда в лейтенантах еще бегал. Сплетен, сплетен… К брежневской, мол, дочке она близка, мол, слушают ее там, наверху, как оракула… Советуются во всем. А уж при Ельцине вообще все ее астрологическое хозяйство расцвело пышным цветом. В газетах в открытую писали – мол, гороскопы составляет, прогнозирует… Страна-то разваливалась тогда на хрен. Не знали, уж у какой ведьмы, у какого черта совета спросить, как быть, что делать, чтобы в шею не турнули. А потом она возьми и умри. Одни говорили – от инфаркта обширного, другие – от горя. Сын у нее без вести пропал. Уехал из дома на машине и не вернулся. Это я помню. Машину-то потом нашли – на проселочной дороге у нас в Подмосковье. Я туда не выезжал, так что сам ничего не видел, но знаю – вроде не было в машине каких-либо следов насилия. Вроде как угнана, а потом брошена… А самого этого парня – сынка Саломеи так и не нашли тогда. И следов никаких, и трупа, хотя искали… Как его звали-то… Не помню. Тут Мазин мне на бумажке черканул… Ага, Тимофей, вот как его звали, – Гущин водрузил на свой мясистый нос очки. – Закопали небось где-нибудь парня… теперь уж сгнил… столько лет прошло. Иномарка у него была, а тогда за новые-то иномарки дорогие, впрочем, как и сейчас за «бумеры» разные там, убивали на проезжей дороге. В общем, дело вроде быльем поросло, пропавший без вести – дохлый висяк, перспектив никаких, а Мазин чего-то заново копать решил. Почему, зачем? Туману напустил мне тут. Адрес просит пробить, ну по которому они живут сейчас.
– Кто? Саломея, вы говорите, давно умерла.
– Дочери у нее остались, как он мне сказал. Так вот просит адресок их установить. И место точное, где тогда машину их брата Тимофея нашли. И прям чтоб сегодня вся информация, вынь ему да положь, Михал Иванычу… Привыкли командовать, понимаешь.
– Федор Матвеевич, и все же я к вам по делу нашего, то есть вашего арбатского убийцы Пепеляева, – у Кати от ненужных ей в настоящее время сведений про какую-то Саломею – ясновидящую, о которой она что-то такое глухо помнила, и ее пропавшего сына голова пошла кругом. При чем тут сейчас это?! Когда у нее для Гущина свои собственные важные новости. – Так вот, я была в Центре судебной психиатрии и убедилась, что он, этот самый Роман Пепеляев…
Телефон.
– Обожди, – Гущин взял трубку. – Да, слушаю. Где?
– Пепеляев ненормальный, и в этом, мне кажется, главная причина того, что он…
– Труп в песочном карьере возле Куприяновского лесничества. Женщина убитая. – Гущин по-медвежьи неуклюже полез из-за стола. – Ехать надо туда. Ну вот, и рабочий день начался…
– Убийство?
– Оно самое, давно не было, правда? – Гущин невесело усмехнулся. – А ты говоришь… Вот оно как – одно дело вспоминаешь, другое обсуждаешь, а третье уж в дверь стучится.
– Можно я с вами в лесничество? Мне все равно данные по раскрытию для криминальной хроники нужны, а то все старье какое-то, неинтересно, – Катя тут же оживилась. – А по дороге, Федор Матвеевич, я вам про то, что было в Центре психиатрии, доскажу.
Глава 15
ТРУП В КАРЬЕРЕ
Миссию «рассказать про Пепеляева» Катя выполнила с блеском по дороге на место происшествия. А вот спуститься в карьер, где уже работала оперативная группа, не смогла.
Песчаные карьеры возле Куприяновского лесничества давно уже были заброшены – глубокие рвы, заполненные водой, превращенные в свалку с отвесными крутыми склонами.
Катя осталась наверху возле дежурных машин и смотрела с замиранием сердца, как Гущин ползет вниз по глинистому склону… вот сейчас поскользнется на глине и… рухнет туда… Нет, удержал равновесие, махая руками.
Сцена выглядела почти комичной, почти цирковой, если бы не то, что лежало там внизу… Белело на мелководье у самой кромки бурой воды.
В карьере жило громкое эхо, как в горном ущелье. Хотя там внизу следователь, эксперты, Гущин, оперативники разговаривали вполголоса, Катя наверху слышала каждое слово.
– Женщина… возраст примерно от тридцати до тридцати пяти… Славянской внешности, шатенка…
– Смерть наступила не менее десяти часов назад. В воде, судя по состоянию кожных покровов, тело находится примерно часов шесть. Видимо, попало сюда в карьер ночью.
– Определенно ночью, светать еще не начало, – голос Гущина. Катя видела, как он расхаживает там по воде в резиновых «дежурных» сапогах. Вот наверх сюда посмотрел, что-то прикинул.
– Имеются повреждения. Колото-резаная рана брюшной полости, кроме этого, на внутренней поверхности правого бедра еще одна колото-резаная рана, глубокая, практически отсутствует кожный покров и мышечная ткань, как будто…
– Как будто ломоть отхватили, – голос кого-то из местных оперативников. – А тут на груди следы от ожогов, сигареты кто-то об нее тушил.
Катя наверху осторожно приблизилась к самому краю обрыва. Стоять здесь, покачиваясь на своих высоченных шпильках, – так и не удосужилась поменять их на резиновые сапоги, – и слышать все это… каждое слово… Сенсации захотела… слушай, запоминай – вот она, твоя сенсация. Новое дело, убийство… женщина в карьере, убитая ударом ножа в живот, а до этого кто-то с ней…