Три Царя
Шрифт:
Коклоток задергал конечностями, пытаясь отбиться от наступающего холодного прикосновения смерти, и насколько хватило воздуха, затараторил.
— Долго живу здесь. Давно стал ненужным. Бегаю туда-сюда. Слышу, что говорят, что делают. Господин и госпо… редко вспоминают. Научился не мешаться под ногами. Когда идут в стену сливаюсь. Не уби… господин, молю… не убивай ничтожного раба.
Шишковатая голова Коклотока начала заметно синеть, и Балдур напоследок крепко сжав отбросил его к той самой стене. Существо жадно глотало воздух и держалось длинными костлявыми пальцами за шею. Он не мог поверить, что остался
— Благодарю… милосердный господин… благодарю… если господин позволит, покорный раб продолжит.
Балдур молча кивнул.
Коклоток привел дыхание в норму, и опустив глаза пуговками заговорил:
— Не гневайся, милосердный, я лишь говорю то, что сам знаю. Слышал, как говорили о пробуждении Бурого Камня, слышал, как Сибром звали великана каменного. Не имеет место имени, это воистину ужасно, а что творится здесь, невозможно описать и всеми словами, которыми владеет ничтожный раб. Милосердный господин сохранил жизнь рабу, не стал пороть, ногти рвать, кишки крутить, пальцы резать, в печь бросать, кости молоть и душу рубить. Коклоток-раб скажет всё, что Благородный пожелает.
— Везде ходишь? Все знаешь?
— Хожу, но знаю, что знаю, не гневайся, господин.
— Тогда скажи мне, Коклоток. Не слышал ли ты о других провалах? Не было ли гостей с поверхности, таких как я, что не принадлежат месту этому безымянному?
Низкорослый почесал две волосинки на макушке и быстро застучал зубами, прежде чем неуверенно ответил:
— Дрался кто-то у Пальцев, но там постоянно режут и скребут, Коклоток-раб туда не ходит, я там засыпаю сразу, а как проснусь желчью рыгаю до новых ветров.
Мира с Яриком бы без боя не сдались, и уж тем более Дэйна, что сама готова погибнуть, и не позволит себе перед Всеотцом появиться с такой ношей на сердце. Быть может и Сырник вместе с ними. Балдур на это очень сильно надеялся. Тряхнуло еще раз, в этот раз намного сильнее. Пыль посыпалась со стен и потолка, а несколько свитков и книг обрушились на пол. Время играло не на стороне Стервятника, и чем дольше он ничего не делал, тем всё дальше отдалялся шанс спастись. Он протянул руку Коклотоку, и тот поднявшись на ноги, сразу почувствовал холодное лезвие у своего горла.
— Отведи меня к Пальцам, туда, где ты слышал драку.
— Милосердный господин, — писклявым голосом проскрипел раб. — Я рассказал всё что знаю, молю тебя, отпусти меня. Господин с Госпожой если узнают, что ничтожный раб потерялся и не выполнил указа, меня снова в яму бросят, а Бурый Камень похоронит. Не гневайся, Милосердный, молю тебя.
— Нет, Коклоток, — отрезал Балдур как с плеча. — Ты уже нарушил клятву своим владельцам. Ты чужаку раскрыл секреты об их доме. Как ты думаешь, что они с тобой сделают, если узнают? Или, когда узнают. Проведи меня, и помоги найти своих, и видят боги, я выведу тебя из этого места.
— На свет? — с надеждой в голосе пробормотал раб.
— Именно, на свет, — кивнул Балдур.
Коклоток слегка улыбнулся, но лишь на мгновение. Надежда в его глазах потухла моментально, под незримой плетью верности и страха боли перед хозяином. Он сделал два шага назад, засунув палец в рот, откусил себе ноготь вместе с фалангой. Такого Балдур явно не ожидал, но решил посмотреть, что тот будет делать дальше. Коклоток сплюнул остатки на ладошку, и припрятал в кармашек прогнивших штанов.
— Плохой раб. Нельзя рабу думать о побеге, нельзя рабу мечтать о жизни во свету. Плату за мысль раб должен отдать, — он посмотрел на Балдура, и с кровавыми дрожащими губами продолжил. — Господин был милосерден к Коклотоку, и раб проведет его к Пальцам, но потом если Господин не пожелает его убить, раб вернется к своим владельцам, и будет бить челом в пол, до прощения.
Нельзя было сказать, что Балдур не чувствовал ничего к бедолаге, но в глубине души ему было абсолютно плевать что с ним станет. Стервятник зашел в эту комнату в поисках ответов и пути, и он их нашел. Коклоток послужит, как и любой свиток с картой, а за ненадобностью сгинет. Именно так размышлял Балдур в тот момент, и не было никого рядом, чтобы упрекнуть его за это. Он посмотрел на низкорослого и ответил.
— По рукам. Доведешь до места, а потом иди куда в голову взбредёт, а если обмануть решишь, — Балдур достал один из уцелевших пустых кристалликов. — Высосу досуха так, что ты даже после смерти не встретишься со своими хозяевами, и не сможешь прощения просить.
— Раб послушный, — тихим и покорным голосом произнес Коклоток. — Раб сделает как приказано. Милосердный господин, как накажешь тебя называть?
Балдур покрепче перехватил нож и его внимание приковало острое и начищенное до блеска лезвие, что еще совсем недавно было покрыто слоем ржавчины. Карлик лишь подтвердил его слова и опасения по поводу этого места. Он не был полностью уверен, но доверял чутью Миры не меньше, чем своему, и если они оба правы, то впереди ждет долгая и извилистая дорога. Дорога, на которую он, вступив однажды, получил своё прозвище, что знают многие.
— Красный, — Балдур произнес без дрожи и сомнения в голосе. — Зови меня, Красный.
Глава 43
43
Запах настолько приелся, что его отвратное зловоние постепенно сходило на нет. Интересно насколько разум и организм умеет подстраиваться, и даже самые неприятные ощущения, что еще недавно били ключом своей остроты, теперь лишь далекий отголосок, который мелькает на задних фонах происходящего. До рассвета оставалось совсем ничего, однако даже последние часы темноты могут таить в себе опасность. Зажженные факелы служили своего рода ориентиром, скопившемся вокруг криков боли и воплей, наблюдая как немощный старик, пытается успокоить женщину.
Пилорат не был одним из них. Его руки, по локоть тонувшие в крови — это последнее, что стоило видеть роженице и уж тем более новорождённому дитя. Пускай первое что он ощутит, попав в этот скользкий, но божественный мир, это теплое объятье матери и её согревающие слова. У меридинца оставалось незаконченное дело, что всеми силами пыталось ускользнуть.
Он подошел к еще счастью выжившему черному и придавил коленом его кисть. Наголо бритый человек с огромным шрамом через всё лицо смотрел на меридинца, как на судью и палача, и уже хотел просить о пощаде. Пилорат не дал ему такой возможности. Второй рукой он закрыл ему рот, стараясь своей работой не тревожить остальных, что занимались божественным и светлым делом.