Три Царя
Шрифт:
Семирод, словно не обращая внимания на её монолог, медленно помахал ей костлявой рукой, пытаясь привлечь её внимание, а затем спокойно разъяснил.
— Не проклята ты, и не станешь ни ночницей, ни ведуньей болотной. Исцелил тебя ритуал с помощью духа Чернобожьего, будешь в порядке полном, а с мужичьем сношаться станешь, ежели сама захочешь.
— Как же там было? — продолжала бубнить себе под нос девушка. — Ежели духом злым отравлены, надобно кровь себе пустить, заразу изгнать, да заклинателя смерти придать. На вторую луну выйти на опушку лесную, да обогнуть самый толстый дуб, пока речь славная всем
— Резать себя не стоит, — захохотал Старик. — Через цикл швы снимать. Не скажу, что счастлив отшельничеству, но помирать не спешу. Богов славить и без дуба можно, а зерно под подушкой, уж верный способ крыс завести. Успокойся, девочка. Мутит тебя от того, что сердце от страха, выдуманного колотится. Дыши ровнее и вернись скорей в кровать!
— Добил бы уж лучше, Семирод, ты меня. Подло как… не по-нашенски это! Не по-славянски ведь!
Она продолжала метаться у стены, будто невнимания словам старика. Семирод заметил, что девушку постепенно начинает накрывать паникой и истерикой, что в её состоянии было не разумно.
— А ну хватит! — рявкнул старик. — Рот свой закрой, да меня слушай! — девка замолчала и, широко раскрыв глаза, смотрела на него. — Не проклята ты, не превратишься ни в кого, и ничего нового не вырастит. Станешь такой, как до ранения была, только шрамов добавится, а теперь хорош верещать и мигом в постель!
Девушка, всё еще шмыгая носом, и не спуская глаз с Семирода, ползком вернулась в кровать, и села.
— Грамоте обучена? — спросил старик облегченно выдыхая.
— Читать, писать умею. Вычитать и складывать. Работала у барыни, за хозяйство отвечала. Коров, куриц, баранов да прочей живности было много, вот и пришлось учиться как считать да писать. Ведомости вела, да за её детишками следила, когда барыня в отъездах была…
— Обучена значит, а богов до сих пор не знаешь, — проворчал Семирод.
— Как не знать? 3/4 возмутилась девушка. — Знаем и славим! Всем городом славим.
— Значит и знать должна, что Чернобог не есть зло нечистое.
— Как так? Черный он ведь! Вот и кличут Чернобог. Все беды да твари обитающие, его рук дело. В ночи скрываются, да нападают людей добрых. Крадут, насилуют, и превращают в себе подобных. Заклятьями и заговорами. Как ты Семирод.
Старик выдержал паузу:
— Значит я, по-твоему, прислужник Чернобога? Злого и коварного?
— Проклял ты меня, видать получается так.
— А жизнь я тебе спас зачем тогда? Другу твоему который и не друг тебе вовсе? Ежели по разуму твоему судить, проку было бы более, превратив я тебя сразу в нежить или гуля какого. Пустив твое тело мертвое на убийства и пожирания вечные.
— Я… я… — девушка растерялась. — Пес его знает! Вдруг ты меня сначала эт самое, насиловать решил, а уж потом в нежить с гулями превратить?
Подобные слова разозлили старца, учитывая сколько времени, сил и прочего он потратил на спасение её жизни. Он закрыл глаза и попытался себя успокоить, ведь Семирод давно понял, что спорить с молодыми, равносильно стену каменную одолеть с помощью одного лишь лба.
— Так и быть. Ежели боишься меня, не стану больше задерживать. Ты можешь идти, когда захочешь. Держать не стану.
Старик встал со стула и отправился на кухню, где загремел кастрюлями и горшками.
***
Она стучала деревянной ложкой по дну миски, выхлебывая последние остатки супа. Аппетит вернулся в норму, и девушка постепенно начала набирать потерянный вес. Мужчина пришел в себя, но пока не мог самостоятельно принимать пищу, поэтому она его кормила очень бережно.
Семирод зашел в сторожку и захлопнул за собой дверь, принося болотный запах и легкую прохладу. Вместо сумки, набитой травами и другими ингредиентами, он держал две тушки куриц, небольшую сетку с картошкой и бидон молока.
Девушка тут же подбежала, всё еще держась за правый бок и заметно прихрамывая. Она мастерски ухватила куриц за шеи в одну руку, а второй потянулась к бидону. Старик отмахнулся. Он поставил молоко в угол, а картошку унес на кухню. Когда он вернулся, она произнесла.
— Спасибо. Так что же ты со мной сделал?
— Созрела наконец, — усмехнулся тот, усаживаясь на стул и потирая больную поясницу. — Я уж думал так и не спросишь. Видимо интересом не обделена. Ничего я с тобой, с вами двумя, особого не делал. Обычное духовное колдовство, Чернобожье только.
— Нихромантия значит? Темные чары? — девушка широко раскрыла глаза, одновременно ощипывая курицу.
— Не совсем, не полностью некромантия, скорее по капельке того и другого. Плоха ты была совсем. Гнить начала, словно тебя уже на погребальный костер несут, пришлось немного некромантии применить, дабы клетки реанимировать и гниение замедлить. Затем отварами отпаивал, а то, что отваливалось от тебя, собирал и сжигал. Пепел вновь в раны открытые втирал, с речами к богам обращенными. В полдень подносил к окну, давая солнцем ярким насытиться, да духом исцеляющим питал. Очертил вокруг кровати твоей круг оберегающий, а внутри развесил папоротник с рунами пустыми. Они всасывали себя зловонья да дух мерзкий трупный. Повязки менял, раны бинтовал и чистил. Сжигал и снова втирал, руны всю нечисть забирали.
— Сложно, — нахмурив брови, и принимаясь за вторую курицу произнесла она. — Значит духа во мне темного нет? Не превращусь в грымзу какую?
Старик улыбнулся, но тут же пересилил себя и ответил:
— Я по молодости, когда в целители записаться решил, также как ты размышлял. Есть боги светлые и славные, а есть пантеон темного, чёрного и злого. Светлых восхвалять надобно, а чёрного гнать палкой со двора, да лишний раз не упоминать, а то уволочит в лес к тварям кровожадным.
— А то, — девушка чихнула от перьев, летающих в воздухе, и локтем утерла нос.
— Вот ты Рода перед сном славишь? — совершенно серьезно поинтересовался мужчина.
— А как же! Конечно, славлю, мы всем уделом славим.
— А стоит и Чернобогу шепнуть пару слов.
— Да ну тебя… Эт зачем еще?
— Поверишь или нет, — продолжил старик. — Сила и влияние Чернобога ночью куда могущественнее чем Родья. Черного в его имени только то, что ночь его стихия. Время, когда темно.
— И во тьме этой твари кровожадные прячутся, 3/4 выпалила девушка, однако по глазам её было видно, что она внимательно слушает рассказ Семирода, словно маленькая девочка.