Три Царя
Шрифт:
— Обращайся! Не тяни.
— Балдур, болван, возьми оружие! — рявкнул Сырник.
— Заткнись шестерка людская! — закричал на Сырника аури. — Ты позоришь всех нас, рыская в питомцах у этих извергов!
— Я передумал, когда закончишь, я заберу его нож и освежую все еще теплую тушу, а потом брошу сушиться на солнцепеке.
Дэйна слегка улыбнулась, пряча свое лицо за щитом. Это был не первый раз, когда она узнавала черты Стервятника в маленьком аури, или наоборот. Она посмотрела на Балдура, что был полный решимости, и противореча своим же убеждениям, отступила в сторону.
Аури посмотрел по сторонам, анализируя обстановку, не теряя маниакальной улыбки, а затем совершил свою самую большую ошибку. Перед человеком появилась точная копия Балдура, с глубоким шрамом на лице, который придавал ему еще более грозный вид.
— Вот это ты зря, — раздался за спиной голос Сырника.
Стервятник не стал терять времени.
Он разбежался, и в прыжке нанёс удар. Аури увернулся, и они оба кубарем покатились по грязи. Балдур сразу оказался сверху и занес руку для еще одного удара, но тот оказался ловчее. Аури схватил его за бока, прижимая одной рукой к себе, а второй бил по ребрам, словно заточкой. Стервятник зарычал и подтянул колени к телу, закрывая уязвимый бок.
Тогда противник резко отпустил свою жертву и попытался перекатиться в сторону, чтобы избавиться от опасного положения. Балдур прыгнул за ним, нанося тяжелый удар локтем в затылок. Послышался хруст и аури плюхнулся головой в грязь. Один, другой, пока тело не обмякло и Балдур не повернул его лицом к себе.
Он пару раз саданул по челюсти и носу, брызнула кровь. Аури все еще улыбался и потянулся человеческими руками, что вцепились в волосы, однако Балдур даже не дрогнул. Он подался вперед, ослабляя хватку, и ударил головой в подбородок.
Его копия что-то бурчала и хлюпала кровью, но человека это мало заботило, он продолжал наносить удары один за другим, пока наконец не вцепился в шею. Лицо обращенного, налилось розовым оттенком и затем покраснело. Балдуру не приходилось ранее душить свою копию, как бы и не хотелось в случае с Сырником, но в этот момент его посещали двоякие чувства.
Аури бил его по телу и лицу наотмашь, но удары были слишком слабые, поэтому Стервятник даже не пошевелился. Когда тот потянулся к глазам и нацелился на кадык, сборщик вложил весь свой вес в удар локтем в нос, который уже превратился в кашу. Он продолжал его душить, и чувствовал, как ярость распирает его изнутри, а мир вокруг начинает потихоньку увядать и темнеть. Пальцы, скользкие от крови оцепенели в мертвой хватке, настолько, что он нащупал шейные позвонки своей копии. Одно движение и конец.
Балдур приготовился нанести фатальный удар, как вдруг тело начало мерцать, и постепенно изменять свою форму. Аури вновь возвращался в своё истинное обличие, и через пару секунд окровавленные руки человека сжимали маленького зверька, очень похожего и совершенно другого. Внезапно он понял, что не может убить его, не может сделать это по многим причинам.
Перед ним был всего лишь, как могло показаться, беззащитный аури, что вырывало из сознания картины прошлого. Балдур резко отпустил его, и сел на холодную землю, тяжело дыша. Он смотрел как побитый, униженный и худощавый зверек, покрытый кровью и позором, лежит в грязи. Стервятник потряс головой, выгоняя лишние мысли, и вновь потянулся к нему, но не смог.
Он зарычал, закричал, потянулся, и вновь оказался на земле. В этот момент Аури резко пришел в себя, и бросился на человека с маленьким клинком, но Балдур смог закрыться.
Волна ледяной воды пронеслась над ним, и зверек оказался в пузыре, что парил в метре над землей. Балдур обернулся и увидел певчего, что, заметно пошатываясь, стоял с вытянутой рукой, скривившись в гримасе отвращения.
— Ожил наш певчий! — послышалось с толпы. –— Ожил!
Балдур медленно встал, сплевывая и вытирая грязь с лица, а затем, не обращая ни на кого внимания, направился в сторону озера, где молча встал, и начал умываться озерной водой.
Аури некоторое время барахтался, размахивал конечностями, а затем просто закрыл глаза. Толпа заликовала, вызывая у Стервятника еще больше отвращения. Ему хотелось развернуться, схватить свой нож и револьвер и затем… Он так и не понял, что было бы затем. Ему просто хотелось скорее покинуть это место, провалиться сквозь землю, и больше никогда не вспоминать.
— Сняли проклятье с нашего певчего! Сняли, что твой пень! — из толпы выбежал старейшина, падая в ноги к Дэйне и Мире. — Спасибо вам, да будут вам вечно благоволить боги, да будет ваша жизнь и дорога наполнены счастьем и славой! А теперь не могли бы вы и другое проклятье снять, что над селом нашим висит?
— Какое проклятье? — раздался удивленный голос волхва. — Я об этом не слышал.
— Ну как же, мудрейший?! Мужики замертво падают, бабы мёртвых рожают, скотина бежит от нас, что твой пень.
Дэйна посмотрела на Балдура, на Сырника, что глядел на человека загадочным взглядом, но так и не подходил. Она видела Миру, что убирала оружие за спину, всё еще думая о смерти домового. Ярика, который даже при всей своей беспечности и странности, смотрел перед собой, с абсолютно холодным лицом.
Она почувствовала руки старика на своем ботинке, и резко сделала шаг назад. Местные жители, завидев её реакцию, сразу столпились в кучу, и открыто осуждали взглядом, совершенно забыв об истощённом Воркуте, которому требовалась помощь.
Они путешествовали многие годы, бывали в разных местах и видели разных людей. Дэйна родилась вдалеке отсюда, в другой стране, в другом быте и культуре, где можно встретить и подобное. Здесь были не её боги, но она их чтила и уважала так же, как и уважала тех, кто живет по-совести, живет славно.
— Нет никакого проклятья, как может и нет вашей царицы озерной. Проблемы этого села только, и только из-за людей в ней их живущих. Мужичье падает, потому что главным развлечением стала кабацкая. Женщины рожают мёртвых, потому что в грязи живете и болезнях. У вас пропал волхв, долго ли вы его искали, искали ли вообще? Воркут Ан’Раффэн, певчий вашей деревни, единственный на котором держится вся торговля, пробовали ли вы сделать что-либо? Как долго вы закрывали глаза, списывая всё на проклятья и прочее, даже меня поверить заставили. Тошно, тошно до противного.