Три цветка и две ели. Второй том
Шрифт:
Рагнер без воодушевления сошел по винтовой лесенке на полуподвальный этаж и постучался в дубовую дверь.
– Вьён, это Рагнер. Я привез тебе твою долю за вино: четверть, как и договаривались… Я никому кроме тебя деньги отдать не могу. Стану каждый день приезжать, пока ты мне не откро…
Дверь распахнулась. Пьяный и всклоченный Вьён Аттсог, одетый в неизменный красный полукафтан, стоял на пороге, а за его спиной виднелась какая-то очередная чертовщина из посуды, тряпок, трубок и «нечто чего-то». «Чертовщина» давно не бесновалась в «чертоге» этого алхимика, и Рагнер улыбнулся чудовищу из трубок и сосудов, как дорогому гостю.
– Давай деньги, – буркнул Вьён.
– Герцог Раннор желает
Вьён зло посмотрел на Рагнера и, приглаживая серо-русые неопрятные волосы, холодно проговорил:
– Нижайше прошу подождать меня в гостиной зале, Ваша Светлость. Я приведу себя в порядок, чтобы не оскорблять ваши знатные очи, а то вдруг вы занедужите и в расстройстве разума совершите благородное деяние.
– Да ладно, всё еще дуе…
Вьён резко захлопнул перед Рагнером дверь. Тот снял берет, потер лоб у начала волос и пошел вверх по винтовой лестнице. В гостиной, на игровом столике у скамьи, позабыли миску с печеньем и чашку с теплым молоком. Рагнер понял, что Ирмина недавно была в этой зале, наверняка читала роман, но сбежала при его появлении так быстро, что даже позабыла про свои вкусности. Вздохнув, он положил кошелек с деньгами на столик у миски и отошел к окну. Ожидая Вьёна, Рагнер залюбовался белоснежным пейзажем и зеленью елей на дальнем берегу озерца. Аттсоги высаживали по годовалому деревцу при рождении своих детей. Елочка «Ирмина» за двенадцать с половиной лет неплохо подросла – ее можно было назвать хоть и молодым, но вполне зрелым деревцем. Хвойная разлапистая громадина Вьёна вымахала выше ели старшего брата и догоняла отцовскую.
Вьён вошел в гостиную с мокрыми волосами и со Святой Книгой в руке – той самой: старинной, в полудрагоценной обложке из красной кожи и серебра.
– Что-то новенькое! – усмехнулся Рагнер. – Будешь мне святые мудрости проповедовать? А как же гумноизм?
– Гуманизм! Гуманизм – это человечность! Больше я хищного зверя учить человечности не собираюсь, как и читать тебе мудрости, святые или нет.
С горящими ненавистью глазами Вьён подошел к Рагнеру и распахнул перед ним Святую Книгу – меж пергаментных, рукописных страниц ярко синела шелковая закладка с вытянутым меридианским крестом – таким же, какой Рагнеру вырезали на спине безбожники в Сольтеле.
– Чччервь… – процедил Вьён.
– Да я не знаю вовсе – почему она такой крест вышивала! – воскликнул Рагнер. – Я сам удивился, когда увидал!
Ничего не отвечая, Вьён закрыл книгу и, отойдя к скамье, бросил ее туда. Его взгляд задержался на мешочке с деньгами, и он издал гортанный, булькающий звук, по какому стало понятно, что его едва не вывернуло.
– Ты накурил превосходного вина, – вздыхая, сказал Рагнер. – Его взяли по два сербра и три медяка за кружку. Возвращайся к делам. Я ждать не могу. Ненавидь меня, сколько хочешь, но винокурня более простаивать не может. Вьён, я нашел двух алхимиков. Им будет, чем заняться, кроме того, как курить вино, но если ты не образу…
Внезапно Вьён с криком бросился на него, пытаясь ударить. Рагнер его поймал, обхватив за плечи со спины, но тот стал пинаться.
– Ты драться не умеешь! – оттолкнул его от себя Рагнер. – Остынь! Ты смешон!
– Она мне сказала, что любит тебя! – закричал Вьён и, пригибая голову, словно баран, понесся на Рагнера снова.
Тот, не желая причинить другу вред, снова попытался лишь обхватить его, однако не удержался на ногах после столкновения с «бараном» и упал вместе с ним на пол, опрокинув ногой столик. Печенье разлетелось по гостиной, а молоко
– Чеевь, – гнусаво простонал Вьён.
У Рагнера пылала левая щека. Зеркал в гостиной Аттсогов не имелось, но и без них он понимал, что Вьён тоже неплохо приложил к нему кулак.
– Не был я с ней на ложе! – громко говорил Рагнер, снимая с плеч свой черный плащ с соболиным подбоем и встряхивая им в воздухе, чтобы избавиться от крошек. – А еще я не раздевался перед ней – ни выше спины, не ниже! Обычный крест, просто не очень обычный! А ты всё за ум взяться не можешь! Из-за дамы, которая даже не твоя, да из-за своего хера, ты чуть дочь не лишил родового имени, оскорбляя мой род и оскорбляя тем самым короля! Надоели мне твои детские выходки. Давно надо было тебе врезать как следует!
– Я и правда позабыл тогда в горячности, что подвергаю опасности не только себя, – поднимаясь и отворачиваясь к окну, горько изрекал Вьён. – И не из-за хера я выступил против тебя – а ради справедливости! Но тебе понять этого не дано – ты, как хищный зверь, знаешь лишь про хер и как убивать. Вы даже о потомстве заботитесь, как звери, – прогоняете сынов с их отрочества от себя. А ведь люди так не живут! Матери заботятся о своих детях до смерти, но не аристократы, не Ранноры… Зачем, проклятая звезда, ты свела меня с этим волчонком ровно двадцать шесть лет назад?! Будь проклят тот день!
Рагнер молча поднял с пола свой берет и быстро вышел из гостиной. Только на заснеженном дворе, гневно выдыхая пар из ноздрей, Рагнер надел плащ и берет. Пиная снег и вымещая на нем свою злобу, он направился к конюшне и вскоре уже погнал Магнгро прочь от этого дома.
Но в лесу дорога испортилась, и конь, то проваливаясь в сугробах, то оступаясь, перешел с быстрой рыси на шаг. Немного остыл и Рагнер, однако обида пробудила иной вид его гнева – не бешеный, зато праведный.
«Пьянь ты, Вьён! – продолжал он ругаться с бывшим другом. – А еще слабак! Даже дряхлую старушенцию убить не смог, чтобы стать богатым астрологом! Верно, что отец погнал тебя из дома! На мою беду погнал! Думаешь, я рад той нашей встрече? Твой гумноизм и из меня слабака в итоге сделал! Но я на то и Раннор – я исправился, хотя это было непросто, и я перестал быть слабаком! И вовсе не только о хере я знаю и как убивать! Тоже мне друг! Даже не спросил! Заранее решил, что и как было у меня с Лилией! А ведь я мог! Мог! А из-за тебя бегал от нее! А щас сам к нему приехал, опять унизился… А он сразу драться! Пьянь! Весь разум себе пропил!»
Сняв перчатку, он дотронулся до скулы и с досадой посмотрел на окрашенные красным подушечки пальцев.
«Мои люди поймут, что это ты по моей герцогской морде проехался! Позор! Но это было в последний раз! Довольно с меня такой дружбы и такого друга, – растер он кровь пальцами и вздохнул. – Надо лед, что ли, найти…»
Но пока он приложил к щеке рукоять своего Анарима, и так, с кинжалом у лица, выехал к Пустоши. На заснеженном лугу Рагнер увидел свежие людские следы – и, повернув голову вправо, не поверил своим глазам, заметив среди острых валунов светло-серый плащ Лилии Тиодо. Молодая женщина зачем-то бродила там, в кругу за камнями и в полном одиночестве, а гнедая кобыла Арла Флекхосога стояла за Пустошью, у дороги в город, привязанная к дереву.