Три дня до эфира
Шрифт:
— Ломать не строить, — откомментировал ситуацию Краснов. — А здесь? — он ткнул пальцем в карту.
— А сюда свозят мусор. Ваша поликлиника в десяти минутах ходу, если верить масштабу.
— Андрюха, это, кажется, то, что нужно! — кивнул Николаев. — Едем?
— А другие районы смотреть не будем? — поинтересовалась Шура.
— Спасибо, Шура, ты нам очень помогла! — Алексей чмокнул девушку в щеку и быстро направился к выходу…
— А мне можно поцеловать? — спросил Краснов.
— Я тебе дам! — пригрозил Николаев и схватил друга за руку. — Пошли!
—
— В следующий раз…
Усмехнувшись, Шура посмотрела на закрывшуюся дверь и, вздохнув, пошла на кухню ставить чайник. Нет, видно, не женское это дело — заниматься поисками пропавших людей. Вот она, например, столько времени потеряла, чтобы добыть для Николаева всего один — причём весьма и весьма сомнительный! — факт. И он на него почти не отреагировал. Где же, спрашивается, справедливость?
Ей вдруг страшно захотелось поспать. Хотя бы часок. Такие приступы сонливости с ней часто случались в последнее время — видимо, сказывалась защитная реакция организма на постоянные стрессы.
Но уснуть удалось не сразу. Шура ворочалась, путалась в пододеяльнике, а в голове мелькали версии, мотивы, недоформулированные .выводы. Она наконец поняла, почему Семкин до сих пор работает простым репортёром и так и не смог сделать приличную карьеру в журналистике и вырасти хотя бы до завотделом или редактора выпуска. Он, несмотря на загадочный имидж, начитанность и опыт, так и остался инфантильным мальчиком, который, наверное, до сих пор верит, что есть на свете некая карта, по которой можно пойти и найти клад и воображаемая ценность станет реальной и осязаемой. Искомое будет найдено, если в руках окажется волшебная карта, вот и все.
«Фрейд ногу сломит, — размышляла Шура, переключаясь с Семкина на его закадычного друга-сыщика, — тоже ведь дед уже по возрасту, а играет в игрушки, даже не соображая, что они пластмассовые…» С Юры она опять переключилась на Лешку — вот зараза, не отпускает ни мозги, ни душу! — и решила, что Лешка Николаев тоже играет, но играет на реальной площадке, совершенно реально получает по голове, рискует, восстанавливает справедливость, но, честно говоря, увлекает его это точно так же, как подростка новая компьютерная игрушка.
«А я? — сокрушалась мысленно Шура. — Я-то где? Там, где кукла Барби или киношная Никита, хотя до Никиты мне, конечно…»
На психологических экскурсах по лабиринтам храма «я, любимая» Шура наконец уснула.
Ей снились приключения дневных персонажей — Семкин шёл по расстеленной на столе газете «Час Пик», пытаясь огромными ботинками попасть в нужные клеточки кроссворда. Папитату ел огромную селёдку прямо из ведра, в котором буйно краснели гвоздики. Нищий конструктор пытался завести мотоцикл, но ему мешали шпионы. И ко всему — снилась гадалка, которая трансформировалась в колдунью и управляла происходящим из затемнённой комнаты Зимнего дворца, глядя на огромный хрустальный шар. Ухала сова, хлопала крыльями совсем рядом, ещё были какие-то звуки — скрип дверей, урчание кота, затем через потайную дверь, как папа Карло, объявился Григорий Распутин, и они стали совершенно
В то время когда Саша Снегирёв бежал из плена и пытался дозвониться до отца, Снегирёв-старший находился в квартире балерины Татьяны Павловой и ждал известий от Тихомирова. После утренней встречи с Валькой Кузнецовым Иван Давыдович не мог быть один. Поэтому он, предварительно позвонив, приехал в дом любимой женщины.
Татьяна, сидя на полу, растирала ступни. Снегирёв молча наблюдал.
— У вас, балерин, потрясающая пластика. Казалось бы, делаете что-то обычное, а выглядит как произведение искусства.
— Нас этому семь лет учат в хореографическом училище. Так что не удивляйся.
— Я восхищаюсь.
— Хочешь ещё кофе?
— Нет-нет, ты на меня не обращай внимания. Занимайся своими делами. Я просто не могу находиться один. Впервые в жизни я понял, как одиночество может тяготить.
Татьяна хотела что-то ответить, но, видимо, не найдя слов, встала, вытерла руки о полотенце и обняла Снегирёва за плечи:
— Иван, это очень хорошо, что ты сюда приехал.
— Извини, если я что-то нарушил… Может быть, у тебя были какие-нибудь планы?
— Да, именно, у меня был огромный план. — Татьяна шутливо округлила глаза. — План затащить наконец тебя к себе в гости.
Снегирёв засмеялся. Наверное, впервые за последние два дня он смог засмеяться и сам удивился, с какой лёгкостью Татьяне удалось развеять его мрачное настроение. Женщина села на подлокотник кресла и взяла его за руку.
— Иван, перестань хмуриться, в конце концов, милиция обязательно найдёт мальчика. Я в этом уверена. И все будет хорошо.
— Устал… — Снегирёв закрыл глаза. — Я устал ждать, устал вздрагивать от каждого звонка. Я боюсь включать телевизор. Я боюсь думать о сыне. Самое страшное в жизни, Танюша, — это неопределённость.
— На свете много чего страшного и кроме твоей неопределённости.
— Я об остальном даже думать не хочу…
— Иван… я хочу спросить… — начала Татьяна осторожно. — Ты вчера звонил мне и сказал, что собираешься отказаться от выборов. Это правда?
Снегирёв отрицательно покачал головой.
— Ты будешь участвовать в выборах?
— Я обязан.
— Обязан? Не понимаю…
— Наверное, это будет звучать по-мальчишески, но я всегда верил в высшую, справедливость. Когда обстоятельства тебя зажимают в угол и кажется, что уже ничего не поможет, вдруг наступает нечто… не могу объяснить это словами. У тебя неожиданно появляются силы, тебе везёт, твои враги терпят поражение накануне неминуемой победы… Вот это все я и называю высшей справедливостью… Я в неё верил и продолжаю верить. А мой звонок… Это была минутная слабость.