Три дня и вся жизнь
Шрифт:
– Ясно, - старшина снова усмехнулся. Сколько он может ухмыляться-то?
– Давай, аккуратненько и без глупостей, доставай документы немца.
Дождавшись, пока я выполню его распоряжение, он продолжил.
– Бросай мне и руки вверх!
– не отводя от меня ствол автомата, он подошёл к лежащим на траве документам и каким-то единым, слитным движением подхватил их с земли, сделав быстрый шаг назад. Держа раскрытое удостоверение немца левой рукой на уровне автомата он бросил на него быстрый взгляд.
– Свои документы есть?
– Я уже сказал вам, товарищ старшина, что предъявить их могу...
– Ясно-ясно, -
– Что же мне с тобой делать-то, мил человек? Сам посуди: в одежде иностранного производства, без документов, с оружием врага...
– Доставить руководству, - предложил я радостно.
– А там решат!
– Или грохнуть тебя, чтобы не было проблем, - улыбнулся тот.
– Не надо меня грохать! Мне в Москву надо!
– честно говоря я перебздёхнул. Ведь действительно, грохнет и никаких головных болей! Мало ли что я болтаю, а так - нет человека - нет проблемы! Подумав про всё это я аж взбледнул. Старшина понимающе вздохнул.
– Зовут-то тебя как?
– Андрей. Андрей Алексеевич Спиридонов.
– Ну, будем знакомы, Андрей Алексеевич. Старшина Кузмин, Александр Матвеевич. Сам понимаешь. Оружие не верну, будешь под присмотром. А доберёмся до наших, будет видно. А пока, пошли пожуём, - и старшина опустил автомат. Правда к навесу пошёл контролируя каждое моё движение.
Усевшись рядом с «дастарханом», я получил от женщины, оказавшейся матерью сорванцов, Людмилой Ивановной Рокшиной, кусок начавшего черстветь чёрного хлеба с куском сала, огурец и луковицу. Господи! Какое всё было вкусное! Я аж замычал от удовольствия, вцепившись зубами в сало. Даже стыдно стало, особенно когда услышал очередное хихиканье ребятни. Людмила Ивановна шикнула на них и протянула мне кружку с горячим чаем. Всё! Я в раю! Точно!
Пару минут понаблюдав за детьми, Людмила взяла стоявшую в сторонке кружку, с каким-то отваром и направилась под навес, к раненому. А через мгновение раздался тонкий женский плач. Старшина, не обращая внимания на меня, бросился к ней. Через минуту, он повернулся с окаменевшим лицом.
– Лавочка. Доставай лопату, - сидящий рядом со мной боец как-то по детски всхлипнул.
– Умер майор.
Через несколько минут, на другом конце полянки, я начал копать могилу, попросив разрешения у старшины. Он хмуро кивнул, а сам сел рядом и закурил папиросу. Понаблюдав за мной заметил.
– Сразу видно - интеллигент, руками не работал. Или работал, но очень давно.
– Ну..И..Что?..- продолжая бороться с корнями спросил я.
– Что...Это...Меняет?
– Ничего не меняет, - старшина аккуратно затушил папироску.
– Ничего...
Через час, отойдя от свежей могилы и закурив я спросил у старшины.
– Старшина, а..- и не договорив кивнул в сторону могилы.
– Майор Куприянов, Владимир Афанасьевич. Немецкие мотоциклисты прорвались, а он, раненый, с хозвзводом прикрывал эвакуацию госпиталя и детского дома. Людмила в нём поварихой была. А у этого раззвиздяя, - старшина махнул в сторону грустного Лавочки, - машина заглохла. Детей в другие машины рассадили, а ей места не хватило. Так эти бесенята сбежали, чтоб с ней остаться. А хозяйственники все легли, но немцев задержали. Я на майора потом, в лесу наткнулся, его боец тащил, но пулю поймал, в голову прямо. А у майора, помимо его осколочного, с которым он в госпиталь
Помолчав, старшина окликнул Лавочку:
– Федя. Когда ехать сможем?
– Уже можем, товарищ старшина, - тихо ответил тот.
– Я всё сделал.
– Тогда собираемся. Людмила Ивановна! Собирайтесь. Андрей поможет, - и хлопнул меня по плечу.
– Давай, действуй!
Трясясь в кузове, скачущей как чёрт знает что полуторке, я наконец узнал где мы находимся. Как оказалось, мы движемся в сторону Фастова, до которого оставалось километров сорок. А услышав мой вопрос о том, какое сегодня число, старшина немного обалдел.
– Понимаешь, старшина. Запутался я в конец. Ещё и под близкий взрыв угодил,- старшина понимающе кивнул.
– Бывает. Сознание терял?
– получив утвердительный кивок подытожил.
– Значит, сотрясение было. Не удивительно, что запутался. 15 июля сегодня.
Только я попытался вспомнить хоть что-то об этом дне сорок первого и Фастове, как раздался резкий треск, полуторка дёрнулась и встала. Через мгновение, над бортом показалось виноватое лицо Лавочки.
– Всё, товарищ старшина. Приехали! Коробке хана.
В какой-то момент мне показалось, что старшина взорвётся, но он покосился на появившихся рядом с машиной детей и Людмилу только пожевал губами и скомандовал.
– Значит дальше - пешком! Слушай команду: забираем по максимуму продукты, вещей минимум. Покосившись на меня, он неожиданно протянул мне мой Вальтер и запасную обойму.
– Только не дури Андрей. Давай нагружаться.
Через полчаса, навьюченные как верблюды, мы шагали по пыльной дороге. Из-за малышни и Люды двигались медленно, да и на небо смотреть приходилось частенько. Я не удивлялся, читал, как немцы даже за одиночками любили поохотиться. А вот что удивляло, так это отсутствие какого-либо движения по дороге. Когда я заикнулся на эту тему, старшина буркнул.
– Сам понять пытаюсь, но в голову только гадости лезут, - и с тоской посмотрел на клонящееся солнце. Ещё через час мы увидели небольшой ручей и старшина скомандовал :
– Привал. Дальше с утра двинем.
Несмотря на усталость, шустрый Петька успел и сестрёнкам помочь напиться, и мне разобраться с продуктами. А вот малявочкам, Оксане и Ларисе, явно было плохо. На посеревших от пыли и усталости личиках выделялись только огромные, тёмные глазёнки., в которых стояли такие тоска и усталость... За одни эти глаза стоит ненавидел фашистов.
Ещё через час, поужинав, все улеглись спать. Несмотря на то, что оружие старшина вернул, в караул он меня не определил. Распределил время между собой и Лавочкой.
День третий.
....да встанешь ты наконец!
Блин! Я очумело открыл глаза и уставился на разъярённое усатое лицо. Ёлки-палки! Так это всё.... Я резко сел и огляделся. Ничего не изменилось, вокруг июль сорок первого, а не июнь две тысячи десятого... А ведь такой сон снился! Я дома, с сыном из-за ноута спорим, жена рядом хохочет...М-мать!