Три дня с миллиардером
Шрифт:
— Рин, мы пришлем майору приглашение на свадьбу и там ему все расскажем, — перебивает меня Громов и заводит машину, тем самым давая Беркутову понять, что разговор закончен.
Еще раз окинув меня взглядом, майор отходит в сторону, унося с собой мою последнюю надежду быть спасенной.
— Вольская? — переспрашивает Антон. — Символично.
— Ты же наверняка уже все обо мне знаешь, — ворчу, глядя в боковое зеркало, где в ночи растворяется силуэт Беркутова.
— Некогда было изучать собранную Генрихом инфу. Для этого он у меня и есть. Была бы ты опасной, уже сам бы тебя прихлопнул.
—
— Все бывает в первый раз.
На этом мы ставим точку в нашем разговоре. Антон привозит меня домой и велит Генриху не спускать с меня глаз, а сам созванивается с Инессой. Та, разумеется, на седьмом небе от счастья. Визжит в трубку так, что даже мы с Генрихом морщимся.
— Прости, милая, — паясничает Громов после разговора с Инессой, — но сегодня ты будешь спать одна.
— Как-нибудь переживу, — огрызаюсь я и, потирая зудящие запястья, плетусь в дом.
Таща разбитую себя к лестнице, краем глаза замечаю Льва Евгеньевича в гостиной. Он сидит на диване, с бокалом янтарной жидкости в руке, и задумчиво смотрит на светящийся в темноте аквариум.
— Куда рванул этот сопляк? — спрашивает, притормозив меня.
— У Антона дела, — вымученно улыбаюсь я.
— Не позволяй ему изменять тебе, — неожиданно говорит он, сделав глоток. — Или вся ваша жизнь превратится в дерьмо.
Глава 8
Моя жизнь никогда не была слаще дерьма. Но только оказавшись в плену Антона, я поняла, что скучаю по нашей съемной тесной квартирке, по вредной бабусе через стенку, которая вечно ворчит, что мы с мамой громко хлопаем входной дверью, по голубям, что каждое утро прилетают к нашему кухонному окну в ожидании свежих сухариков, по мобильному интернету, по Соньке, по бабушкиным пирожкам, даже по Радику и своей работе. Если как-то выкручусь, выживу и вернусь к прежней жизни, больше никогда не буду жаловаться на вечную нужду и несправедливость.
Умывшись, я переодеваюсь в свою старенькую плюшевую пижаму, что привез Генрих с ворохом других вещей, и укладываюсь на софу. Не хочу, чтобы вдруг вернувшийся от Инессы Антон ложился рядом и распускал руки. Вчерашней ночи в одной постели с ним хватило по горло.
Эта ночь тоже кажется бесконечной. Не только из-за неудобной софы. Я выспалась днем. Я здорово перетрусила на вечеринке. Я беспокоюсь за родных. И меня гнетут стены дома криминального авторитета. Я прислушиваюсь к тишине, к мелким шорохам, голосам и шагам за окном. Слежу за мелькающими по потолку огоньками, появляющимися, когда во дворе разворачивается уличный фонарь. Думаю о камерах наблюдения, мимо которых не проскочить незаметной. Размышляю, есть ли еще варианты вырваться из бандитских лап, никем не пожертвовав. Наконец, под самые безрадостные мысли о суициде, как выходе из ситуации, я засыпаю.
Опять во что-то проваливаюсь, лечу, увязаю. Пытаюсь закричать, позвать на помощь, но нет ни голоса, ни сил. Я чувствую на себе его руки. Они обвивают меня, отрывают от земли, стягивают тугим обручем. Я чувствую его запах. Он травит искушающими нотками опасности. От него веет самой смертью. Но его тиски слишком крепки. Они не поддадутся на мои слабые потуги освободиться.
— Черт!
Я вздрагиваю от оглушительного звона бьющегося стекла. Спросонок кажется, что кто-то разбил окно. Уж больно громки любые звуки, когда твое сознание дремлет, окутанное хоть каким-то покоем.
Подскочив с подушки, убираю растрепанные волосы с лица и бегло осматриваюсь.
Уже утро. Причем — позднее. Я лежу в кровати Антона, накрытая одеялом. Но точно помню, что не уходила с софы. Выходит, мне не почудилось. Он действительно трогал меня, когда переносил на кровать. Только… зачем?!
В нос ударяет запах моих духов. Настолько терпкий, словно кто-то выплеснул их прямо перед моим лицом.
Слышу, как за приоткрытой дверью ванной осколки скребут по кафелю. Выглянувший оттуда Антон с мокрыми зализанными назад волосами и в полотенце на бедрах оказывает мне честь своим взглядом, прежде чем сообщить:
— Я разбил флакон с твоими духами.
— Что?! — возмущаюсь я, позабыв, какая это мелочь по сравнению со всем остальным.
— Не привык, чтобы вещи были раскиданы, где попало.
— Они стояли на раковине!
— Очень подходящее место, — язвит Громов. — Поднимайся. Поедем в свадебный салон. Заодно заскочим в торговый центр, куплю тебе новые духи.
Свадебный салон… Как же я осмелилась забыть, что выхожу замуж за этого мерзавца!
Настроение у моего жениха вроде приподнятое. Но я все равно заглядываю под одеяло, чтобы проверить, вся ли одежда на мне в наличии. Напрасно волнуюсь. Инесса наверняка ни в чем ему не отказывала. Сегодня этот самец сыт, и я могу быть спокойной: предлагать мне перепихнуться он не будет.
И хотя у меня нет никакого желания мерить свадебные платья, которые не изменят траурного выражения лица, бунтовать мне нельзя. Подчинение теперь моя норма. Самое важное условие выживания. Поэтому воспользовавшись ванной после Антона, я напяливаю на себя футболку и джинсовый комбез, небрежно собираю волосы на макушке и цепляю на глаза темные очки. Нет ни малейшего желания причесываться и краситься. Для этого должно быть праздничное настроение, которое осталось при Инессе, в отличие от ее жениха.
— Дразнишь? — задается вопросом Громов, с полминуты протаращившись на меня в салоне машины.
— Просто из того, что привез Генрих, выбор невелик. — Отворачиваюсь к окну в ожидании, когда же этот Генрих повернет ключ зажигания и увезет меня из этой тюрьмы.
— Опять не о том думаешь, Рина. — Антон резко подается ко мне, обдав мое лицо мятным дыханием. — Я люблю растрепанных телочек. Надеюсь, примерочная в салоне просторная, — усмехается он, облизнувшись и хлопнув Генриха по плечу, чтобы тот трогался.
— Славно, что я не телочка, — отражаю я, больше не трепеща перед ним. Как будто отшибло весь страх.
Громов обрисовывает взглядом мое лицо и садится на место.
— Да, — соглашается на удивление просто, — тебя язык не поворачивается так называть. Не доросла. Мышь.
Уж лучше мышь — тихое, незаметное, юркое создание. Чем потно-копытное.
Ловлю на себе зоркий взор Генриха. Выворачивая со двора, то и дело поглядывает на меня в зеркало заднего вида. Бережет своего Антона Львовича. Даже мне не доверяет, всегда начеку.