Три дороги на двоих
Шрифт:
Всё чётче проявляющийся образ, словно бритва проходит по сознанию, обнажая то, что затаилось в глубине моего тормозящего мозга. Карие глаза, завораживающие своей шоколадной сладостью. Каштановые волосы, волной откинутые со лба. Тонкие, чуть кривящиеся в усмешке губы, к которым безумно хочется прикоснуться своими. Борис!
Непроизвольное движение ему навстречу, отзывается ноющим ощущением неправильности и абсурдности того, что происходит, вынуждая остановиться и не совершать необдуманных действий. Почему он так
Взгляд невольно фокусируется на окружающей обстановке и, в ответ на медленно прорисовывающиеся контуры, лавиной накрывает мощная паническая волна. Господи, где я?
Затемнённые своды пещеры, с которых свисают грязно-бурые сталактиты, похожие на оплывшие перевёрнутые свечи, рыхлая, совершенно непередаваемого цвета тёмной охры, пыль под ногами, почти чёрные и от этого теряющиеся в мрачном полумраке стены. Даже воздух здесь тяжёлый, пронизанный неприятными нервирующими запахами. И холод. Не ледяной, вымораживающий, скорее мучительный, медленно вытягивающий тепло из тела.
Это — вокруг.
А внутри моего мозга, словно желая усилить негативное впечатление, чередующимися волнами накатывают на восприятие реальности воспоминания, создавая резкий контраст происходящему.
Борис, нежно обнимающий меня пред тем, как улететь на Превентир.
Дейван, с беспокойством в глазах, вручающий мне йкурпа и убегающий к ожидающему его у двери отцу.
Бледное, фиолетовое марево за барьером из трипслата, хищно окутавшее корабль.
Мужская рука, безжалостно убивающая ни в чём не повинное существо.
И яростно блеснувшие глаза, словно грозные предвестники вспышки боли от удара по щеке.
Амиот!
В ужасе смотрю на того, кто позволяет себе так нагло использовать чужой образ. Я ведь знаю, что он... оно... всего лишь форма ментальной энергии, способная материализоваться в реальный объект. То есть субъект. Но как он это делает? Да и зачем?
Впрочем, последний вопрос у меня какой-то глупый. А как ему, невещественному, иначе контактировать со мной, весьма-таки осязаемой?
Кстати. Вот и подтверждение.
По всей видимости, решив, что слова до меня не доходят, эта тварь весьма так оперативненько шагает ко мне, оказываясь настолько близко, что я даже чувствую жар его тела.
Теперь уже движение назад, в попытке отстраниться, оказаться как можно дальше, заканчивается новым болезненным ощущением врезающихся в спину жёстких и острых каменных граней.
— Боишься? — с придыханием и явным удовольствием в голосе продолжает издеваться надо мной эта инопланетная.... нет, стоп... иномирная? Тоже не то. Как же назвать-то его? А! Иноформенная сволочь.
Нет, ну а правда! Присвоил себе облик моего мужа. Раз. Ика убил. Два. Меня с корабля умыкнул. Три. Ой! Где Алина?! Я неожиданно вспоминаю, что вовсе и не одна была, когда сиреневый смерч затянул нас в свои объятия.
Быстрый взгляд в сторону, и никаких признаков присутствия кого-то ещё. Только я и этот... это... Застонать от бессилия хочется, честное слово!
И вновь, перетягивая моё внимание на себя, амиот делает шаг вперёд. Теперь отступать совершенно некуда. И уже не остаётся ничего, кроме как замерев в неподвижности, ждать. Вот что ему нужно, а?
Две ладони мощным движением впечатываются в стену по бокам от моей всё ещё плохо соображающей головушки. Лже-Борис наклоняется так, что его лицо оказывается совсем рядом.
На мгновение встречаюсь с ним глазами и отвожу взгляд. Не хочу. Не буду я на него смотреть. Ну почему он выбрал именно такой облик?!
— Трусишка, — выносит вердикт наглая зараза. — А на корабле вела себя так реши-и-и-ительно, — сладко тянет.
Решительно? Это он о том, как я ему материальность нарушила? Ну да, было дело. Только получила я потом за это по полной программе! По крайней мере, скованные руки мне не понравились. Да и пощёчина тоже. Так что повторять свой «эксперимент» у меня желания нет.
Упрямо продолжаю смотреть в сторону. Есть же определённый смысл в его попытках добиться от меня эмоциональной реакции? Значит, нальзя поддаваться!
Видимо, сообразив, в чём причина моего молчания, амиот как-то тяжело вздыхает и отступает на пару шагов.
— Ладно, — коротко бросает. Теперь в голосе только холодный расчёт. — Можно и иначе.
Едва заметный взмах ладони, и мои запястья тяжелеют, оказываясь в плену толстых металлических браслетов. А потом ещё и непроизвольно разлетаются в стороны, потому как нежданно приобретённые "украшения" намертво прилипают к стене.
Естественное движение, в попытке выдернуть руки из захватов, приводит только к тому, что оковы невероятно сильно впиваются в кожу. Даже в глазах темнеет, и я, не сдержав стона, прикусываю губу. А по щекам катятся непрошеные слезы.
— Ах, сколько боли, — с мягкой улыбкой смотрит на меня мой мучитель. — Как сладко... — хищно втягивает носом воздух. — Но недостаточно, — недовольно решает. Усмешка немедленно пропадает, и на лице вновь рисуется весьма серьёзное выражение. — Давай, попробуем добавить ещё.
— Не надо! — срывается с губ быстрее, чем я успеваю проанализировать ситуацию.
— А я тебя не спрашиваю, — тонкогубый рот снова растягивается в ухмылке. — Это предупреждение!
Не дав мне опомниться, резким движением руки он выхватывает из воздуха плётку.
Молниеносный, хлёсткий удар, и мой комбинезон, который теоретически мог защитить меня от подобного воздействия, рвётся в клочья. С каждым новым взмахом безжалостной руки плеть, словно огненная, раскалённая змея, ложится на обнажённое тело, сжигая кожу и заставляя кричать, срывая голос.