Три дороги во Тьму. Изменение
Шрифт:
— А в чем заключаются мои богопротивные речи, можно узнать? Ведь я проповедовал добро и милосердие!
— Проповедовал?!
Стиор повернулся на голос и словно под ледяным водопадом оказался. Спросил тот самый человек, который на суде говорил про свою дочь, отданную в рабство и погибшую спустя год. Как же ее звали… Стиор отчаянно пытался вспомнить, и не мог. Очевидно, что–то отразилось у него в глазах, потому что ледяное выражение на лице отца вдруг исчезло, и он как–то растерянно посмотрел на мага. Отвел взгляд. Стиор горько усмехнулся, посмотрел на небо и, не заметив камешка, споткнулся. Распятие вывалилось из–за ворота и закачалось перед глазами мага. Стиор замер. Он вдруг понял многое… Понял, почему человек изображен висящим на кресте. Непонятно, откуда взялось это знание,
— Второй спаситель! — сквозь смех выдавил он. — Шарлатан и самозванец! Господи, как же я был глуп! Как мы все были глупы! — маг уже не обращал внимания на ужас в глазах людей, полагавших, что говорить такое может только безумец. Да еще и в присутствии инквизиторов. — Почему я не понял этого раньше? Не может Спаситель править! Не может. И ведь мне был дан шанс! Давали…
Стиор отсмеялся и уже спокойно взглянул на толпу. Давался ему шанс. У него было одиннадцать лет. Но он ничего не сделал. И теперь маг смотрел в лица практически незнакомых людей, рядом с которыми прожил все это время, так и не узнав их. Но у него была одна идея, одна цель, из–за которой не замечал ничего вокруг. Теперь пришла расплата. И что бы он ни сделал — все плохо. Хотя… Стиор еще раз взглянул на распятие.
— Ну, что вы стоите? Я вам говорю, что не было второго Спасителя, а был только один! Не может никого спасти тот, кто не готов отдать за людей свою жизнь, а отдает чужую. Призывая ненависть, вы отвернулись от истинного Спасителя!
— Заткните его! — взвизгнул один из инквизиторов.
Стиор видел страх в его глазах. Ему вдруг стало легко–легко. Маг с всепонимающей улыбкой смотрел на ринувшуюся вперед толпу, даже не подумав сопротивляться, и мысленно плетя свое последнее заклинание. Он мог бы попытаться объяснить свой поступок, если бы был уверен, что хоть один человек поймет его. Но нет. Не поймут. И он молчал. Только улыбался, глядя на приближающуюся смерть. Ненависть — вот причина всего. Ненависть Церкви к иным расам породила пророчество Ушедшего, рожденное ненавистью же. И теперь она будет вести Троих, сея страдания и смерть. Он мог бы убить всех нападающих… И снова ненависть к «проклятым колдунам» вспыхнет среди людей. Бесконечная война, длящаяся уже много тысяч лет. Может, его жизнь станет первой преградой на пути этой лавины смертей?.. Когда нож второго инквизитора вонзился в грудь старого мага, заклинание вступило в силу, окружив собой людей. Разъяренная толпа кинулась к дому. Полетели факелы, вспыхнула соломенная крыша. Один из инквизиторов сорвал с груди умирающего распятие.
— Надеюсь… я сделал правильный выбор… — вдруг прошептал Стиор.
Инквизитор вздрогнул, но маг был уже мертв. Люди бесновались, и в этой стихии разрушения никто не вспомнил, что в доме, кроме отшельника, должен находиться еще один человек — последнее заклинание бастарда императорской крови, прирожденного мага, сделало свое дело.
Раор собрался бросить копье в удачно подставившего бок оленя, когда его накрыло предчувствие чего–то страшного и непоправимого. Он замер.
— Учитель… Броах! Учитель! Он умер!!! — Непонятно, откуда, но Раор знал это. Броах нахмурился.
— Я не чувствую ухода…
— Он умер!!! — Раор развернулся и, что есть силы, понесся к дому.
Дзенну оставалось лишь последовать за другом. К дому они добежали только через полтора часа, когда от того остались одни головешки. Потрясенный Раор рухнул на колени. Броах, подбежавший следом, вдруг увидел, как над головой юноши поднимается столб магической энергии.
— Нет!!! — Крик родился где–то в глубине души, вырвался наружу и устремился к небесам. Энергия бурлила вокруг, сворачиваясь во что–то черное и страшное. Если не вмешаться… Броах не раздумывая, бросился к Раору и повалил его на землю.
— Прекрати!!! Ты же сожжешь себя! Неужели думаешь, что учитель был бы доволен этим?!
Вряд ли слова дзенна в полной мере дошли до сознания Раора, но упоминание об учителе немного успокоило его. Энергия по–прежнему бурлила через край, но не росла. И не вырывалась неконтролируемым потоком наружу.
— Я убью их!.. — простонал Раор.
Под взглядом юноши вспыхнуло дерево. Броах повис на нем.
— Успокойся! В таком состоянии ты раньше убьешь себя! Лучше посмотри туда! — Дзенн чуть ли не силой привлек внимание юноши к магической метке, в которой отчетливо ощущалась аура учителя.
Когда ветки были разбросаны, Броах и Раор минут десять стояли и смотрели на аккуратно сложенные вещи.
— Мне кажется, учитель не хотел, чтобы ты мстил… — заметил Броах. — Он знал, что за ним идут. Иначе не успел бы вынести вещи. И я не чувствую здесь страха или сожаления. Страха или сожаления учителя, — поправился дзенн. — Прислушайся. Ты теперь можешь.
Раор безучастно кивнул. Вид аккуратно сложенных вещей как–то разом остудил его ярость и желание кого–либо убивать. Скорее машинально, чем сознательно он раскинул ментальную сеть, пытаясь понять, что здесь произошло. Как ни странно, но Броах был прав. Ни страха, ни сожаления. Только удовлетворение и надежда. Словно Стиор сделал что–то очень важное, добился чего–то такого, чего не добивался еще никто и никогда. Юноша отвернулся, но тут его взгляд упал на астролябию, выпавшую из свертка, и он снова замер. Хотел было просто уйти, но подарок учителя остановил его. Раор вздохнул, собираясь с силами.
— Делим вещи и уходим немедленно, — резко приказал он. — Я не хочу задерживаться здесь ни на минуту. Даже тело не оставили, сволочи…
— Тело они, скорее всего, сожгли, — отозвался Броах. — Не самые плохие похороны.
Вскоре две фигуры — человека и дзенна, нагруженных походными котомками — растворились в чаще леса. В деревне только на следующий день вспомнили о Раоре и о том, что его не было в доме еретика. Но инквизиторы уже уехали, а искать беглеца самостоятельно никто желанием не горел. Кто–то вдруг почувствовал угрызения совести от содеянного, кому–то было все равно, а кто–то втайне желал мальчишке удачно выбраться из переплета. Только Пилагма осталась недовольной, но утешилась тем, что больше возмутитель спокойствия здесь не появится. Скорее всего, сгинет — человеку в одиночку в лесу не выжить, а уж тем более — зимой.
Всадники приближались неторопливо, белые плащи красиво спадали с их плеч. Несмотря на гнетущее чувство тревоги, Елена не могла без восхищения смотреть на этих сильных и уверенных в себе воинов — Святых Паладинов, Хранителей Веры, Рук Господа и прочее, прочее, прочее. Караван замер, когда всадники приблизились. Люди боялись пошевелиться. Даже Варфоломей сделался словно бы ниже ростом.
Паладины тем временем поравнялись с первой телегой. Один из них начал придирчиво рассматривать товары хозяйским взглядом. Скривился и выкинул несколько тюков материи прямо под копыта лошадей. Елена поморщилась, но смолчала, только искоса взглянула на отца, который как будто и не заметил всего этого. С караваном поравнялся остальной отряд, и несколько паладинов присоединились к товарищу. Некоторые уже подобрали себе что–то, и, не утруждая себя мелочами вроде оплаты, грузили в свои сумки. Елена снова посмотрела на отца, но тот стоял, смиренно опустив глаза, и молился. Один из всадников поравнялся с их телегой и потянул ближайший мешок, но, видно, ухватил его не очень удачно. Мешок развязался, на пыльную землю посыпались свитки книг и выкатился щенок, которого Елена сотворила в детстве. Такого отношения к своим трудам девушка стерпеть не смогла и соскочила с повозки, не обратив внимания на попытку Варфоломея ее удержать и ужас, мелькнувший в глазах отца.
— Что вы делаете?! — возмущенно вскрикнула она. — Как вы смеете так относиться к чужому?! Это же книги!!! Вы хоть знаете, сколько они стоят?!
Всадник удивленно глянул на девушку и вдруг расхохотался. Это было настолько неожиданно, что Елена растерялась, не зная, как реагировать. Но тут вмешался отец, выскочивший из телеги и, торопливо кланяясь, согнул ее в поклоне.
— Простите, господин, мою дочь, она молода еще, не понимает…
— Что молода, я вижу, — усмехнулся всадник. — Эй, красавица, поехали со мной, у тебя будет много этих твоих книг, раз уж тебе так нравятся бумажки.