Три года в аду. Как Светлана Богачева украла мою жизнь
Шрифт:
– Так, Свет, погоди, ты не умираешь. Оставь это юристу. Я не хочу хранить у себя твое завещание, это мрак какой-то. И ты мне уже почти друг, но пятнадцатилетних наркоманок я точно не вывезу. Так что не умирай, пожалуйста.
– Таня. – Света стала внезапно очень серьезной. – Пожалуйста, возьми. Разве я о многом тебя просила?
– Ну как сказать… – Я увидела взгляд Светы и осеклась. – Ладно, давай сюда, но предупреждаю, что, скорее всего, я его потеряю и вообще не собираюсь его открывать. Ты не умрешь, еще всех нас переживешь. Кстати, как ты спишь?
–
– Это не дело. Обратись к психотерапевту, пожалуйста.
Мы еще немного поболтали, Света рассказала, как плохо все в больнице и как много заразившихся. Я еще раз ею восхитилась, и мы разошлись.
Вернувшись домой, я бросила конверт со Светиным завещанием на стол и села играть в приставку. Моя соседка Соня вышла из ванной и спросила, где я была. Я ответила, что гуляла с подругой.
– А что за конверт на столе? – не успокаивалась Соня.
– Она передала. Я не собираюсь его открывать.
– Она дала тебе денег?
– Можно и так сказать, – устало бросила я. Я не хотела об этом говорить.
– Тогда давай откроем. За квартиру скоро платить же.
Денег нам и правда не хватало – из-за коронавируса у нас обеих заработка почти не осталось.
– Чтобы эти деньги получить, тебе придется ее убить. Там завещание. Она врач, вот и передала на случай, если умрет в пандемию.
– Воу. А ты ее родственница?
– Нет у нее родственников, кроме брата, но они не общаются почти. Остальные погибли.
– А у тебя есть непроблемные друзья? – съехидничала Соня.
– Нет, конечно. Как видишь, я даже живу не с кем-то, а с тобой, – отшутилась я.
Соня засмеялась и кинула в меня полотенцем. Я кинула его ей обратно и положила конверт в тумбочку, понадеявшись, что мне никогда не придется открывать этот конверт и что ничего плохого со Светой не случится.
Света снова решает жить
Уже в середине года всем как-то стало плевать на бушующий вирус. Снова заработали кафе и микрофоны, на улицы снова повалили толпы людей. Света не умерла. Из моих знакомых вроде тоже никто не погиб. На проект с медицинским видео все забили окончательно.
Со Светой мы за лето подружились еще сильнее. Мы частенько выбирались пообщаться. Я жаловалась ей на бабушку, у которой гостила летом на даче, – она выгнала меня с криками, когда увидела у меня татуировку на теле. Первое, что я сделала, вернувшись с этой дачи, – набила еще одну. Бабушка все детство стригла меня под горшок и заставляла носить длинные платьица с воротничками, от которых меня тошнило. Так что моя татуировка, которую я набила в двадцать один год, стала для нее большим ударом, а я оказалась неблагодарной сволочью.
Жаловалась я и на маму, которой тоже, казалось, было на меня совершенно все равно. Еще жаловалась на мужчину по имени Михаил, в которого была очень влюблена уже полгода и который относился ко мне грубо и холодно. Света всегда выслушивала меня и поддерживала. Хотя, честно говоря, я никогда не была инициатором наших с ней встреч.
Так, приятным июльским вечером мы пили кофе, и Света вдруг сказала:
– Я нашла себе психотерапевта. Он будет лечить мое посттравматическое расстройство.
Я была вне себя от радости. Все лето по моему совету Света искала психотерапевта, и они все ей не нравились. Света их обманывала. Заполняла тесты так, будто у нее нет психотравм, буквально глумилась над непрофессионализмом некоторых. Я понимала, что это ее естественная психзащита и ей просто нужно найти действительно сильного врача.
– Света, я так рада, что ты наконец-то нашла себе врача! Это же целое приключение, чтобы тебе хоть кто-то понравился. Расскажешь?
– Да, это невероятно умный еврейский мужик. Ему за шестьдесят, работает с самыми тяжелыми случаями. Его зовут Глеб Коганович. Только он выдвинул одно условие, – понизив голос и внимательно посмотрев мне в глаза, сказала Света.
– Какое?
– Чтобы во время того, как мы будем прорабатывать смерти Юли и Жени, со мной кто-то жил. Это его обязательное условие, чтобы я с собой ничего не сделала. Таня, прости меня, я и так по гроб жизни тебе обязана, но я очень прошу тебя пожить со мной немного. Чтобы у меня получилось. Живи у меня бесплатно, я буду тебя кормить, – заискивала Света.
Она заметно волновалась и теребила сумку в руках, не решаясь опустить ее с колен на скамейку.
– А ты знаешь, чем зацепить бедного стендап-комика. Я не… – попыталась возразить я.
– Это буквально на пару месяцев. Не дольше. Пожалуйста, я очень сильно тебя прошу, – умоляла Света, округлив глаза.
– А Лена с тобой не может жить?
Лена, которую Света спасла из тюрьмы во Владивостоке, по рассказам Светы, продолжала слезать с героина при помощи метадона. Света оплачивала ей отдельную квартиру, лекарства и учебу на онлайн-курсах.
– Я тебя умоляю. Лене самой нужен психотерапевт, – отрезала Света.
– Как твердо ты уверена в моей психической стабильности.
– Не уверена, но я верю, что ты справишься. Пожалуйста, буквально два месяца. Не больше.
– Ладно, – сдалась я.
Вечером я сказала соседке Соне, что съезжаю. На удивление, она тоже собиралась уезжать к маме, потому что не тянула оплату квартиры. Я подумала: раз все так совпало – это знак.
Света снова сняла новую большую квартиру. В этот раз в Апраксином переулке – в самом центре Петербурга. Я была рада, что Света всегда живет в центре, потому что знала каждый двор и каждую улицу наизусть. Парадный фасад дома выходил на гранитные набережные Фонтанки. Левее возвышался Аничков мост, по углам которого на каменных возвышениях стояли огромные бронзовые скульптуры – кони Клодта. В детстве, проходя мимо них с бабушкой, я любила слушать ее рассказы о том, что каждая из скульптур показывает стадию укрощения человеком коня. Но мне всегда было смешно думать, что на самом деле это четыре разных мужика пытаются укротить своих коней на мосту и третий явно не справляется.