Три года в аду. Как Светлана Богачева украла мою жизнь
Шрифт:
И тут же поняла, что на этот вопрос не может быть адекватного ответа. Но разговор надо было как-то начать, а в голову ничего не приходило.
– Лучше всех. Я в счастье, – рыдая и смеясь, ответила Света. И тут же добавила: – Прости, пожалуйста, я не знаю, что еще ответить.
– Все хорошо. Когда ты узнала?
– Сегодня днем. Мне позвонили из Новосибирска, из полиции. Он оставил мой номер в предсмертной записке.
– Какой ужас. Когда вы в последний раз общались?
– Да буквально два дня назад. Он спрашивал, как я живу, интересовался моей работой.
Света снова залилась слезами. Я увидела на подоконнике пепельницу с окурками и пустую пачку сигарет. Я достала свою пачку и предложила ей сигарету. Света встала с кровати, села за стол, взяла зажигалку и начала подкуривать. Я встала на подоконник и распахнула форточку. Закурив, Света продолжала:
– Как он мог?! Как он мог подумать, что я справлюсь без него? Как он мог?
– Света, – тихо сказала я, – не вини его. Ты очень сильная. Он был уверен, что ты справишься, и верил в тебя. И я верю в тебя. Все будет хорошо. Как бы ни было больно сейчас, все обязательно будет хорошо.
Я сама не верила в собственные слова и чувствовала себя очень глупо. Но решила просто продолжать разговор:
– Свет, у тебя есть какие-то родственники?
– Есть младший брат Ваня, но мы с ним почти не общаемся. Он очень хороший, но женился на ужасной бабе, Лене. Они живут в нищете в Иванове, у них двое детей. Младший ребенок от Вани, старший уже был у Лены. Она постоянно обзывает меня тварью и просит у меня деньги.
– Ого, вот это женщина. Почему бы не послать ее? – задав этот вопрос, я почувствовала себя будто в выпуске «Пусть говорят» с Андреем Малаховым.
Но Свету эта фраза, казалось, отвлекла от мрачных мыслей.
– А как? Это же мои племянники, – ответила она.
– А через Ваню никак? Зачем тебе с ней общаться?
– Ваня очень гордый и никогда не попросит у меня денег. А этой твари хоть бы хны. Она начинает рассказывать, как они голодают, присылает их рисунки, – нервно рассказывала Света, поморщившись. – Когда я говорю ей, что мне надоели манипуляции, она звонит и кричит, что я не знаю, что такое растить детей и что я даже собственную дочь не уберегла.
Проглотив последнюю фразу, Света снова заплакала:
– И она не понимает, как я еще не покончила с собой.
– Полный мрак. Ну, поговори с Ваней-то. Так же нельзя, – рассердилась я.
– Бесполезно. Пыталась. Слушай, она несчастная женщина, и мне ее очень жалко. Она же не просто так злая. Она действительно несчастна.
Я была восхищена. Даже в самой тяжелой ситуации Света думала о других людях и их чувствах. Даже если ей самой было бесконечно больно, пыталась понять их мотивы и не осуждать. Я все больше проникалась уважением к этой женщине, которая вместо того, чтобы укладывать любимую дочь спать, вынуждена переживать все эти потрясения далеко от дома с полным осознанием, что у нее больше никого нет. И что ее родной брат для нее бесконечно дальше, чем случайная девочка, сидящая сейчас на кухне.
– Так сильно хочется выпить, – сказала Света. – Выпьешь со мной?
Я подумала, что это плохая идея.
– Уже все магазины закрыты, – с притворной грустью сказала я. Не хватало Свете еще пить алкоголь в таком состоянии.
– Ты чего? – засмеялась Света. – Я же врач. Не знаю почему, но нас считают ужасными алкоголиками. Нам постоянно дарят выпивку. Посмотри слева от раковины.
Я открыла дверцу ящика. Моему взору предстал целый бар, которому позавидовали бы лучшие питейные заведения Петербурга. Дорогущие многолетние коньяки и виски, ликеры, вина, ром и множество бутылок разных форм и расцветок, которые я видела вообще впервые в жизни. Все они, кроме одной бутылки черного рома, были запечатаны.
– Ничего себе! – воскликнула я. – Кажется, родители недоношенных новорожденных считают вас скорее пиратами, чем врачами. Столько рома я в последний раз видела только в иллюстрациях к «Острову сокровищ».
Света улыбнулась. Я про себя обрадовалась, что смогла ее повеселить.
– Если честно, – сказала я, – тебе лучше не пить.
Я смутилась, что ограничиваю в алкоголе женщину втрое старше меня. Увидев, что Света внимательно слушает, я продолжила:
– Нет, правда. Алкоголь – сильный депрессант. Тебе и так несладко. Если ты напьешься – скорее всего, тебе станет намного хуже. Лучше поесть что-нибудь, ты вообще ела сегодня?
Света пожала плечами. Я закрыла ящик и направилась к холодильнику. Открыв его, я увидела только белоснежные стенки. Холодильник был абсолютно пустой.
– И снова ничего себе! – воскликнула я веселее. – Нет, честное слово, лучше бы пациенты дарили врачам продукты! Колбасу там хорошую, сыр, хлеб, пельмени, в конце концов! Неужели совсем из еды ничего нет?
– Почему? Есть конфеты. Тоже много разных, – рассмеялась Света.
– Потрясающе. Спасибо, доктор, вот вам алкоголизм, но это еще не все. Еще, пожалуйста, примите диабет.
Света заметно повеселела. По крайней мере, она как будто выдохнула, и в квартире стало свободнее.
Я заказала пиццу, и все это время Света рассказывала о своем покойном муже. Показывала его фотографии, рассказывала про их свидания, совместный быт до аварии и другие истории из своей жизни. Внезапно для меня она упомянула Лобачевского и начала рассказывать, как они с мужем спорили, кто лучше – Лобачевский или Гаусс.
– Ого, ты знаешь, кто это, – среагировала я. – Не то чтоб я считала тебя необразованной, просто редко встретишь кого-то, кому интересна нелинейная геометрия.
– А ты откуда знаешь? Ты же комик, я думала, ты стопроцентный гуманитарий.
– Моя бабушка в молодости дружила с Бродским. И в доме хранилось много самиздата. Я читала его в детстве. Бродский часто упоминал Лобачевского в своем творчестве, и в библиотеке я брала почитать и самого Лобачевского, и книги о нем.
Это была абсолютная правда. Мне хотелось, чтобы бабушка мной гордилась, и я часто заучивала наизусть разные стихи и прозу. Я до сих пор могла по памяти прочитать и Пушкина, и Диккенса, и Рэя Брэдбери, и того же Бродского.