Три года в тылу врага
Шрифт:
— Арестованы.
— Сидят вместе?
— Нет, порознь.
Вечером в штаб доставили Кашана и Гуськова. Как только Гуськову развязали руки, он с кулаками бросился на Кашана и начал его избивать.
— Сволочь, продажная шкура! Христопродавец! Фашистский лизоблюд! — кричал он. Гуськова еле уняли. Допрос начали с него. Кашана вывели. Гуськов рассказал, как Кашан поделился с ним мыслями о дезертирстве из армии, как скрывался по деревням и подговаривал его, Гуськова, сбежать к немцам. Кашан должен с кем-то встретиться и выкрасть из штаба документы.
— Я бы сам пришел в штаб и рассказал
— А что ж утром не пришел?
— Да я же после кашановской пьянки спал. Меня сонного и арестовали.
Гуськова отпустили.
В штаб ввели Кашана. Он начал кричать, грозил, что всем партизанам скоро наступит конец. Кричал долго и яростно. Мы не стали его слушать и даже как-то не обратили внимания на его слова о том, что он должен встретиться с одним человеком, который отомстит за его смерть.
Расстреляли его днем перед строем. Через два дня в отряд Садовникова пришел неизвестный, назвался эстонцем Антоном Карловичем Озолем и просил принять его в партизаны.
По рассказам Озоля, он еще в начале войны находился в партизанском отряде. Но осенью 1941 года в районе деревни Мемяскюля и станции Руза немцы разбили отряд и Озоль попал в плен.
Вскоре ему удалось бежать. Последние полгода он скрывался по деревням и искал партизан.
Его зачислили в роту Железняка. В тот же день, прикидываясь простачком, Озоль начал расспрашивать, откуда пришла бригада, каково ее вооружение, где штаб, кто из жителей помогает партизанам, как поддерживают связь с подпольными райкомами партии. В то же время Озоль на все лады расхваливал Кашана, который якобы спас его от смерти и направил в партизанский отряд.
Иванов арестовал Озоля. Трудно было узнать, с какими целями прибыл он в отряд, почему ищет Кашана. Даже самый умелый допрос мало бы что дал. Однако выход нашли.
У нас в бригаде служил эстонец коммунист Роберт Ючайк. Садовников предложил посадить его вместе с Озолем. В полночь в амбар к Антону втолкнули Роберта Ючайка, предварительно посадив ему под глазами пару синяков. Толчок был настолько ощутимым, что Ючайк упал и заругался на родном языке.
Наутро они разговорились. Первым начал Антон Озоль.
— За что тебя посадили? — участливо спросил он Ючайка.
— Действовал неумно, вот и сцапали. Теперь конец, не открутишься.
— А может, удастся? — продолжал Антон.
— Нет. Ведь поймали на месте, — неохотно отвечал Ючайк.
— На чем поймали?
— Список отрядов и баз нашли у меня.
— Конечно, за это кокнут. Мое дело проще. Меня только подозревают, а улик нет. Но арест я им припомню, — с угрозой заявил Антон.
— Тогда и за меня им влепи.
— Будь спокоен. Подержат два-три дня, выпустят. Найду Колчина, сделаем что надо и уйдем к своим, — мечтательно разоткровенничался Антон.
Ючайку стало ясно, что Озоль попал на удочку. И продолжал расспросы. За двое суток он узнал, кто и с какими целями послал в бригаду Озоля. Оказалось, что Колчин и Кашан — одно и то же лицо. Как и Озоль, Кашан проник в отряд по заданию Псковского гестапо.
Через день Роберт Ючайк доложил штабу, что за птица Антон Озоль. В тот же вечер начался допрос фашистского лазутчика. Мне бросилось в глаза, что голенища
В подкладке пиджака оказались немецкие листовки, карта Ленинградской и Калининской областей, крупная сумма денег, разные удостоверения и пропуска, несколько номеров газеты «За Родину», которую издавали фашисты для обмана населения. «Богатыми» были и голенища сапог. В них Садовников нашел разобранный пистолет с двумя обоймами и складной кинжал.
— Чьи это вещи? — спросил Иванов, когда содержимое пиджака и сапог Садовников разложил на столе.
— Не знаю. Пиджак и сапоги купил на базаре в Порхове.
— Значит, отрицаете, что вас к партизанам заслала фашистская разведка?
— Конечно, отрицаю, — усмехаясь, ответил Озоль.
— Пусть войдет Ючайк, — приказал Ефимов.
Озоль понял, что его раскрыли.
После допроса я стал просматривать газету «За Родину». Эта лживая газетенка оккупантов попадала к нам часто и раньше. Партизаны посмеивались над фронтовыми сводками, которые печатались под рубрикой «Из ставки фюрера», и другими сообщениями.
На второй странице я обратил внимание на заголовок «В образцовом имении» и стал читать заметку. В ней сообщалось, что когда-то в добрые царские времена тысячи десятин земли в районе Порхова принадлежали помещику. Однако русские большевики — враги частной собственности — отобрали «у доброго помещика» землю, и бедный владелец земельных угодий прожил остаток жизни в Германии. Но немцы — люди добрые. Они помогли сыну помещика вернуть утраченные когда-то земли, и сейчас новоявленный владелец на месте бывшего совхоза «Трудовое Малютино» организует образцово-показательное имение. В этом ему большую помощь оказывают немецкие оккупационные власти. Они не только вернули ему землю, но и прислали тракторы, сеялки, лошадей, скот, обеспечили рабочими.
Газету я показал Ефимову и начальнику штаба Клочко.
— Читайте, интересное хозяйство появилось.
— Значит, опять помещики! — зло произнес Ефимов и непечатно выругался. Потом, как обычно, потер переносицу и добавил:
— Клочко, послать туда разведку. Все выяснить и накрыть так, чтоб духу больше не было.
В течение нескольких дней разведчики вели наблюдение. Выяснили систему охраны, подходы к усадьбе, установили связь с работающими в ней военнопленными.
За уничтожение помещичьей усадьбы Клочко взялся сам и в заместители взял Горячева. Свой небольшой отряд он провел болотами, старательно обходя деревни, хутора и проезжие дороги.
Остановились в километре от усадьбы. Над болотами уже начала постепенно исчезать пелена молочного Тумана. Партизаны, наскоро перекусив, легли отдыхать после тяжелого двухсуточного перехода.
Не отдыхал только Клочко. Он молча обошел лежащих партизан и, найдя под кустом Петьку Ох и Павла Кульбакина, поднял их.
— Пошли, дело есть, — сказал Клочко и повел их за собой.
Выбор пал на них не случайно. Бывший моряк с острова Даго Павел Кульбакин отличался исключительным терпением, отвагой и смелостью. Он мог сутки лежать не шелохнувшись, подмечал малейшие детали, мог пробраться куда угодно. Такой же выносливостью отличался и Петька Ох.