Три года

Сен-Жермен Лили

— Спасибо, — говорю я, и я правда так чертовски благодарна, что это причиняет боль.

События, которые произошли последний раз, когда я его видела, всплывают в моей голове, и я хмурюсь, вспоминая бедную Виолетту, стоящую на коленях.

— Ты заставил эту бедную девушку сосать твой член, — говорю я ему.

Он хмурится.

— Дорнан заставил эту бедную девушку сосать мой член. — Он меня поправляет. — Я не был возбужден, или ты не заметила?

Я неохотно киваю.

— Дорнан заставляет

людей делать много вещей, которых они не хотят.

Он разрешает мне воспользоваться ванной и выпить немного воды перед тем, как уйти. Проспект с тревогой смотрит на кровать, но я уже лежу на спине, прежде чем он успевает спросить, вытянув руки над собой.

Я послушный маленький раб. Я противна себе.

Он смотрит с облегчением от моего сотрудничества и снова завязывает шелковый галстук на моих запястьях, дергая его, чтобы убедиться, что он туго затянут. Со мной все в порядке, пока он не кладет iPod обратно мне на грудь и не подносит наушники к моим ушам.

Должно быть, он увидел выражение ужаса на моем лице, потому что остановился и неловко похлопал меня по плечу.

— Я должен вернуть его обратно, — шепчет он. — Мне жаль.

Я храбро киваю, но начинаю плакать. На его лице мелькает обеспокоенное выражение.

— Я немного убавлю звук, — шепчет он мне на ухо так тихо, что я едва его слышу. — Скоро все закончится.

Он откидывается назад, и я смотрю на него, едва осмеливаясь поверить в то, что он говорит.

— Что? — говорю почти шепотом.

Он качает головой, указывая на свое ухо, а затем на дверь. Я точно знаю, чего он добивается. Это именно то же самое, что Джейс пытался сказать мне, когда был здесь. Кто-то находится снаружи комнаты и слушает. Однако им обоим удобно жестикулировать, а это говорит мне о том, что в комнате нет камер.

Проспект снова ласково похлопывает меня по плечу, и этот небольшой жест заставляет меня расплакаться. Выглядя так, будто он выносит мне смертный приговор, он осторожно вставляет вкладыши обратно в мои уши и нажимает кнопку воспроизведения.

На этот раз музыка отправляет меня в путешествие. Сначала я плачу. Избавляюсь от каждой слезы, которая еще есть во мне. Потом я вскипаю; моему гневу только способствовали тексты этих песен, которые разрывали мои уши. Я не раз представляла себе, как мои барабанные перепонки лопаются и повсюду разбрызгивается кровь. Но это всего лишь мое воображение играет со мной злую шутку.

По моим оценкам, через несколько часов я прихожу к точке принятия. Глядя на потолок надо мной, я наконец могу отделиться от грохота музыки, наконец могу расшифровать свои мысли. Действие героина тоже прошло, и, без сомнения, сладкая кола немного подстегнула мой мозг.

И мысли, которые занимают мою голову, действительно интригуют.

Мои мысли возвращаются

к той ночи, когда я была здесь в последний раз. Последний раз Дорнан трахал меня в роли Сэмми. После этого у меня пошла кровь. Тогда я подумала, что это было его грубое обращение со мной, но вскоре стало очевидно, что у меня начались месячные. Первые несколько дней в квартире Джейса я провела с жуткими судорогами.

А через неделю мы занялись любовью.

Без защиты.

По крайней мере, дважды.

И я прекратила принимать противозачаточные таблетки в тот день, когда взорвала те бомбы и разнесла вдребезги фасад этой чертовой комнаты.

И после этого? Я пробыла здесь по меньшей мере месяц, прежде чем Дорнан изнасиловал меня.

И все же меня начало рвать еще до того, как он меня изнасиловал.

Мой разум изо всех сил пытается посчитать, поверить, что это действительно может быть реальностью, что я не просто выдумываю всякую ерунду в состоянии заблуждения, но, когда я анализирую все, даты, обстоятельства и все прочее, и я прихожу к одному шокирующему, ошеломляющему выводу, который может изменить все.

Этот ребенок внутри меня не от Дорнана.

Он от Джейса.

Глава 18

Мой разум все еще дрожит от осознания того, что я, вероятно, ношу ребенка Джейса. Почти не слышу выстрелов, которые начинаются на фоне моего дэт-метал-марафона. На самом деле, я их вообще не замечаю, пока стекло в одной из французских дверей не раскололось, и в нем не образовалась аккуратная дырка от шальной пули, только что застрявшей в стене надо мной.

Я задыхаюсь, когда кусочки штукатурки со стены падают мне на лицо и грудь, как снег. Кто-то стреляет в дом.

Мое беспокойство сменяется волнением, когда я повторяю эту мысль в своей голове.

Кто-то стреляет в дом.

Тогда мне вспоминаются последние слова проспекта. Скоро все закончится. Это то, что он имел в виду? Я пытаюсь освободить руки, но все, что мне удается, — это затянуть узлы еще крепче. Однако по какой-то счастливой случайности один из вкладышей выпал из моего уха.

Потрясающе. Я слышу выстрелы в одном ухе и неразборчивые крики дэт-метала в другом. Я не уверена, какой из них хуже.

Проспект распахивает дверь и входит, избегая зрительного контакта, и развязывает мне руки. Я сжимаю руки, чтобы кровь текла, а он поднимает меня на ноги.

— Что происходит? — резко спрашиваю я, с тревогой глядя на пулевое отверстие в окне. Еще одна пуля пролетает мимо моей головы и врезается в стену в тот момент, когда он тянет меня к двери, и я визжу. Это был слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно.

— В нас стреляют. Пока не станет безопасно, тебе придется вернуться вниз.