Три грации
Шрифт:
– Собрать их всех в одно место и посадить на карточную систему! – неожиданно громко и зло сказала Тихушница. – Узнают тогда.
Какова Тихушница-то!.. Голосок прорезается. С карточной системой она неплохо придумала.
– А один лысый, я слышала, – заторопилась Рыжая, – сделал себе капроновые волосы, заплатил валютой, напился пьяный, а его постригли в милиции. Ха-ха-ха!.. Они же не знали! Ха-ха-ха!..
Ну эта все по анекдотам дает, верхушки сшибает. Нет, голубушка, если за душой ничего нет, не помогут и капроновые волосы. Что это?..
Тут выпорхнуло из подъезда этакое воздушное создание и заспешило, заспешило, отстукивая каблучками по асфальту. Коротенькая юбочка – туда-сюда, туда-сюда…
– Вот она! – в один голос сказали Деятель и Тихушница.
– Ну к чему такие короткие юбки? – вякнула Рыжая. Да заткнись ты!
– А легше, легше, без всяких там… – сказала Деятель.
– Больше-то нет ничего, вот они и выставляют коленки, – заметила Тихушница.
То есть как это «ничего нет?» Не понял. Что-то ты, матушка, не того… не объективно.
– К любовнику пошла – торопится. Сейчас придет, а там – другая.
– У них график. Как у паровозов.
– Идет, виляет… А чего вилять, чего вилять? Там вилять-то нечем.
– Шкелеты.
В это время вышел на солнышко глубокий старик.
– Идите к нам! – сказала Деятель.
Старик присел на лавочку.
– К сыну приехал?
Старик был с глухотцой.
– А?
– К сыну погостить приехал?
– Ага.
– Сноха-то ничего, не гложет?
– Нет, ничего. Она хорошая.
– Они все хорошие… пока спят. Как там в деревне-то?!
– Хорошо. Косить начали…
– Оптимистический старичок! – сказала Рыжая. – Везде у него хорошо! Видел такой фильм «Оптимистическая трагедия»?
Деятель снисходительно похлопала старичка по спине.
– Волос-то – тоже на одну драку осталось?
Старичок усмехнулся.
– Мне уж семисит пять скоро…
– О! А все жалуетесь: плохо в деревне, трудно.
– Я не жалуюсь.
– Они теперь все хорошие, трудящиеся…
– А кто огурцы по два рубля продает?! Кто с мешками на метро ездит?.. Мешает!.. – это Рыжая «покатила бочку». – Кто поступает в дворники, а потом получает секции? Кто в колхозы не хотел идти? Кто упирался?!
Деятель стиснула зубы и оглянулась во гневе.
– Кто из-за угла стрелял? – спросила она тихо. – Кто без конца вредил?
Я налил рюмочку. Старичочек, конечно, не ждал такого. Тихо было кругом, тепло, солнышко светило.
– Кто с необъятных полей колоски воровал?! – как-то даже взвизгнула Тихушница. – Кто самогон ва…
Тут старичок встал, весь подобрался и неожиданно громко – на весь двор – скомандовал:
– Стать!
Грации опупели. Молчали.
– Стать!!! – заорал старичок. И замахнулся палкой.
Рыжая и Тихушница встали. А Деятель, наклонив вперед голову, смотрела на старичка.
– Я – Егорьевский кавалер! – кричал старичок. – У меня медаль за «Трудовую доблесть»! У меня сын – токарь семого разряда! Я вас сам в ГПУ – за такие слова! – он заплакал и пошел домой.
Рыжая и Тихушница сели. Им стыдно стало, что они испугались. Они стали оправдываться:
– Он же ненормальный, я давно замечала.
– Я тоже замечала.
– Когда «давно»? – спросила Деятель.
– Ну, давно.
– Он только вчера приехал. Это сын у него ненормальный.
– Это который на мотоцикле-то? Да тот уж лежал в психиатрическим раз пять. Тот просто задавит кого-нибудь, и все. «Токарь семого разряда». Знаем мы этих токарей… Только премиальные хапать.
Деятель понюхала табачку.
– А потом пропивают их с мастерами. Да на мотоциклах гоняют.
– Думают, у них мотоцикл, так за ними любая побежит! Тьфу!.. – Тихушница в самом деле плюнула. – Да по мне – хоть будь с трактором, мне и то на дух не надо. Мне – лишь бы человек был.
Я налил рюмочку – за мотоциклистов. Вообще – за наш славный спорт. Хороши они сегодня, мои грации!.. Мои лапочки. Ворочают пласты – от коллективизации до мотопробега. Сердце радуется! Маленько старичок их смутил… Но это… так, ерунда. Они ему тоже бубну выбили: будет знать, как стрелять из-за угла и воровать колоски. Кулацкая морда. Да еще Георгиевским крестом хвалится! Ясно: какого-нибудь пролетария свалил. Пень дремучий. Дупло. Я выпил еще рюмочку. Потом я выпил еще: товаровед из 27 квартиры не только растратчик, он еще и без одного легкого. Куркуль недорезанный. Тубик. И тут меня стукнула идея. Как только я выпиваю лишнего, меня начинают стукать разные идеи. Иной раз с похмелья все тело болит. Идея такова: в нашем дворе есть еще одна скамейка с высокой спинкой. Если эту спинку аккуратненько подпилить да потом снова приставить на место… Представляете? Человек садится на скамеечку и приваливается к спинке… Тот же старичок. Или этот, с одним легким… Представляете? А наблюдать все это можно с моего балкона хотя бы. Я вынесу еще три кресла – балкон у меня большой.
Я выпил рюмочку и спустился к грациям.
– Здравствуйте! – сказал я. – Представляете?.. человек присел отдохнуть, так? И – раз! – кверху ногами. Мы хохочем негромко. Вы спросите: как это делается? Вон скамейка – видите? Подпиливается спинка… Мм? Я это берусь сделать в ночь с субботы на воскресенье. И мы весь день хохочем. Старичок грохнулся, я выхожу и опять подстраиваю спинку… А этому с одним легким-то, много ему надо! А? Я даже диван на балкон вынесу… Мы славно попируем!
Тут Тихушница встала и куда-то пошла.
Я продолжал развивать мысль. Я доказывал, что всякая идея должна воплотиться в образ, должно быть зрелище, спектакль. Только тогда идея будет выражена до конца.
Сосед из 27 квартиры рассказывал мне через три дня:
– Вы кричали на них: «Почему вы не понимаете этой идеи со спинкой скамьи?.. Вы – пустобрехи! Кустари!» Чего вы хотели от них? Они же глупы, как…
Я смотрел на него, на этого недорезанного, и думал: «Не будь они глупы, ты бы сейчас кровью харкал». Но это было потом.