Три холма, охраняющие край света
Шрифт:
– Хай-Бразил и Авалон, - подхватил Теренс.
– Если кто-нибудь вспомнит Шамбалу и Беловодье, - сказала Леди, - зарэжу. Пошляки. Стандартное мышление. Да ведь там… Я уже знаю, как её восстановить…
– Вот!
– сказал Дядька.
– Началось! Вот какие мы впечатлительные - заочно обольщаемся… Хотя заочно-то, пожалуй, сильней обольщаются… Не печалуйся! До Малютина это дойдёт нескоро, если вообще дойдёт.
– Дойдёт, - с тоской сказала Лидочка.
– В Сети, небось, такой тарарам стоит…
– Не интересуюсь, - сказал Сергей Иванович.
– Многабукаф малатолку.
– Тогда поехали, Дядька!
– подскочила Леди.
– На ночь глядя?
– удивился Турков.
– Это ведь ребёнок…
– И правда, - сказала художница.
– Ещё один день псу под хвост с вашим Филимонычем и прекрасной болтовнёй…
– Скоро только слепых поводырей делают, - возразил Дядька.
– Но стоит ли удивляться, что люди так реагируют при первом намёке на какую-то иную жизнь? Разве впервой человечеству устремляться за символом? Расплодилось - нас без меры, свой мир мы загадили и высосали, подавай нам новый. Лемминги вот тоже…
– Протестую, сэр, - сказал Терри.
– Лемминги вовсе не склонны к массовому суициду, это распространённое заблуждение. Жалко, что не удалось мне посмотреть на эти Три Холма в музее. Рядом шатался, а в это крыло зайти и не подумал.
– Сейчас тоже рвался бы неведомо куда - вперёд и с песней, - сказала Леди.
– Ты же у меня впечатлительный. А лемминги - скверное название, техническое какое-то. Лемминги, молдинги… Евражками их зовут!
– Я ведь говорил, что у меня добрая дубовая каледонская голова, иначе я давно бы уже спятил, как… Нет, не думаю.
– Так ведь это вроде горного обвала, - сказал Сергей Иванович.
– С массовым психозом не шутят. Эффект «золотой лихорадки». Тех, кто не поверит в Три Холма, объявят извергами рода человеческого.
Дежавю, друзья, дежавю.
– Если бы царь Соломон знал французский, - сказал герцог, - то вместо целого «Экклезиаста» он мог бы ограничиться одним этим выражением. Одно меня удивляет, откуда в Сибири берутся люди с такой чудовищной эрудицией. Как если бы эскимосы…
– Терри, не хами, - строго сказала Лидочка.
– На континенте встречаются грамотные люди, это признавал даже Черчилль.
– Точно!
– обрадовался Дядька.
– Видите ли, герцог, в нашей областной фундаментальной библиотеке хранятся всего две книги: «Арифметика» Магницкого и «Грамматика» Смотрицкого. Пётр Великий, по милосердию своему, прислал их в дар непросвещённым казакам. Зато в этих книгах есть всё!
– Прошу экскьюзу, - замахал руками Дюк.
– Но почему человек с такой головой не сидит в губернаторском кресле? Даже не входит в элиту?
– Злые они. Ушёл я от них, - признался Сергей Иванович.
– Я свободный эсквайр. А в элиту не вхожу по той простой причине, что маменька ещё в детстве не велела мне водиться со всякой швалью. И вдруг немелодично возопил:
– Дядька, тебе хватит, - сказала Леди.
– И кавалера моего спаиваешь. Мне с обоими не управиться! Спокойной ночи! Она поднялась и поскакала по лестнице наверх.
– Счастливый народ женщины, - завистливо сказал Дядька.
– Может, из-за этой картинки Апокалипсис грядёт, а ей надо, чтобы назавтра морда не была опухшая… Чуня! Марш на пост! Выспался, поди!
Верный страж выспался, а люди, напротив, заснули так крепко, что не услышали никакого шума вокруг дачи и не узнали, что происходило этой ночью.
Утром, когда Сергей Иванович собрался на веранду, чтобы сделать нечто вроде физзарядки, а молодёжь ещё нежилась в постели - увы, по отдельности (что в который уже раз лишает нас великолепной, яркой, потрясающей, воистину незабываемой и непередаваемо возбуждающей эротической сцены), - мега-йорк-терьер вернулся в дом с добычей.
Это был замурзанный чёрный портплед, украшенный золотым гербом.
ГЛАВА 30
Деревня Шалаболиха существовала всегда. Деревня Шалаболиха всегда процветала.
Декабрист Юренёв, сосланный туда, после прощения не вернулся в родной Петербург, а придумал совершенно оригинальный сепаратор, каких и в самой Англии не водилось.
Эсеры и большевики, угодившие на поселение в странную деревню, быстро утрачивали связь с партией и не могли уже отличить Маркса от Энгельса даже в трезвом виде. В Гражданскую Шалаболихе грозило быть спалённой анненковцами, но она уцелела благодаря подвигу юного партизана Кири Деева, а исчезновение единственного добравшегося туда красного продотряда списали на недобитых белогвардейцев. Никого из её насельников не раскулачили. Никого не репрессировали.
Все тамошние мужики, ушедшие на Великую Отечественную, вернулись невредимыми за исключением пастуха Тихона, который проиграл ногу блатным штрафникам в «чику» на разбомблённом лейпцигском вокзале.
Шалаболиха всегда торговала - вне зависимости от того, рыночная была экономика или наоборот. И откупалась практически от всего и всегда.
Даже кукуруза, навязанная-таки колхозу, давала там урожаи чисто молдавские или, забирай выше, арканзасские. Именно из-за кукурузы всё остальное малютинское крестьянство искренне ненавидело шалаболихинских председателей.
Главной ненавистницей Шалаболихи была Проспиха. В драках как по престольным, так и по советским праздникам проспихинские бывали неизменно битыми. Проспиха заливала горе плохим самогоном, а потом совсем обленилась и перешла на синюю жидкость для чистки стекла: гепатит не гепатит, а орёликом летит! Художественная самодеятельность в Шалаболихе дошла до того, что своими силами поставила мини-балет «Тщетная предосторожность».
Шалаболиху никто не покидал навсегда - за её пределами люди чувствовали себя неуютно, тосковали и плакали.