Три кольца
Шрифт:
— Да, там проедем, — поддержал меня спустившийся в салон Тушканчик. — Между старым говносборником и позицией ракетчиков. Между вонью и радиацией, так сказать… — и, в ответ на мой вопросительный взгляд, пояснил: — Да не переживай, там очистная станция, почитай, с самой Катастрофы неработавшая, а позиции такие старые, что им только одну мелкую ракету и прислали, на всякий случай, я полагаю. Их почти сто лет назад построили, я в литературе покопался в своё время. Я там многие дороги знаю, так что почти к Лыткарино выскочим.
«Чёрт, ну что мне помешало вчера в Посаде всех расспросить. Расслабился! Давно по чужим землям не лазил! Растяпа!» — костерил я себя на чём свет стоит.
— Слушай, Ваня, получается, мы вообще можем не разделяться?
— Ага, выходит, что так.
Включив рацию я связался с Саламандром:
— Сергей,
— Понял тебя! — невозмутимо ответил командир второго экипажа.
Тушканчик не обманул, и мы легко пробрались мимо Бронниц. Местность здесь и до Тьмы была не особо застроена, так — редкие санатории и дачные посёлки, разбросанные среди леса, а уж после — и подавно. То есть «живые» населённые пункты встречались, но многолюдьем не поражали. За все шесть десятков километров, что мы проехали нам встретилось всего пять подвод и две машины, и это — в разгар сельхозсезона!
К Москва-реке мы выехали в том месте, где в неё впадает Пахра, и тут столкнулись с первым серьёзным препятствием — переправы на другой берег не было. Точнее была, и я ясно видел её в бинокль примерно в полутора километрах от нас, но находилась она на другом берегу Пахры, а обозначенный на карте мост через неё был больше похож на останки какого-то доисторического динозавра — настолько он был разрушен!
— Вот непруха! — я не сдержался и с досадой хлопнул по капоту. — Вон же это Мячково, прямо на другом берегу, а мы тут как идиоты стоим. Срезали, называется!
— Может, брод какой есть? Командир, глянь на карту, — предложил Сергей.
— Нету, здесь Москва довольно глубокая, да и не нужны раньше броды были, при таком-то количестве мостов.
Обиднее всего было то, что два крупных села, обозначенных на карте как Верхнее и Нижнее Мячково, соответственно, были явно обитаемы, собственно говоря, их и связывала замеченная в бинокль паромная переправа. В находившемся прямо напротив нас на другом берегу «дачном» поселении тоже были на лицо все признаки разумной жизни. А это означало, что на аэродроме лёгкой авиации нам, скорее всего, ни шиша не обломится — капсюль против гранаты можно поставить. За тридцать лет там всё, что можно открутить или отломать вывезли. Видать, Андреичу довольно старую информацию под видом свежей толкнули.
— Так, орлы, — протянул я, — две точки с повестки дня снимаем. Ничего нам там не обломится. Поехали на другие объекты, в Люберцы! Кстати, чтоб потом никому обидно не было, прошу поднять руку тех, кто там бывал!
Говорун, молча, в своём стиле, поднял руку.
— Давно?
— Лет семь назад.
— Где бывал? Чего видел? Давай, Федя, не томи! Чего, мне из тебя инфу клещами тянуть нужно?
— Да насквозь проезжали по дороге в Жуковский. На тамошнем аэродроме мародёрили. Или нет, постой! Аэродром в Быково, а в Жуковский мы за военным барахлом мотались… Но там всё выжгло на хрен! Сам посуди, много ли дачам надо?
— И что, много туда «прилетело»? — спросил Тушканчик, откусывая от купленного в Ликино сдобного калача.
— Прилично. — Иногда немногословие Говоруна может до инфаркта довести! — Сам прикинь — аэродром, связисты какие-то секретные, авиационный центр в Жуковском… Не, мало что уцелело. Мы тогда без хабара практически вернулись.
— А сами Люберцы? — перевёл я разговор на более насущные проблемы.
— Там не так «горячо» было. Народ. Похоже, просто подальше от Столицы сваливал. Но я им не завидую — между тремя горячими зонами оказаться… Да и по окраинам явно ударная волна со «светом» прошлись.
Я ещё раз посмотрел на карту, выданную мне Виталием Андреевичем. «Понятно, почему он на памятник нас нацелил — район, где он установлен, с обратной от Города стороны Люберец, и от упомянутых Фёдором мест до туда километров десять по прямой. Вполне могла «вертушка» уцелеть. — Я бросил взгляд на часы. — Семнадцать минут четвёртого. Вполне успеем до темноты доехать!»
Глава 17
Фёдор оказался прав — вскоре после того как мы проехали заброшеное большое село, отмеченное на карте как «Чулково» и перемахнули через Москва-реку по красивому, с изящными ажурными фермами, мосту, с праой стороны открылась знакомая картина «ядерной пустоши». Поля, раскинувшиеся вдоль Новорязанского шоссе, заросли бурьяном и кустарником, а вдалеке я рассмотрел развалины
86
Электромагнитный импульс. При ядерном взрыве в результате сильных токов в ионизованном радиацией и световым излучением воздухе возникает сильнейшее переменное электромагнитное поле, называемое электромагнитным импульсом (ЭМИ). Хотя оно и не оказывает никакого влияния на человека, воздействие ЭМИ повреждает электронную аппаратуру, электроприборы и линии электропередач. Помимо этого большое количество ионов, возникшее после взрыва, препятствует распространению радиоволн и работе радиолокационных станций. Этот эффект может быть использован для ослепления системы предупреждения о ракетном нападении.
Сила ЭМИ меняется в зависимости от высоты взрыва: в диапазоне ниже 4 км он относительно слаб, сильнее при взрыве 4-30 км, и особенно силён при высоте подрыва более 30 км (см., например, эксперимент по высотному подрыву ядерного заряда Starfish Prime).
Возникновение ЭМИ происходит следующим образом:
— Проникающая радиация, исходящая из центра взрыва, проходит через протяженные проводящие предметы.
— Гамма-кванты рассеиваются на свободных электронах, что приводит к появлению быстро изменяющегося токового импульса в проводниках.
— Вызванное токовым импульсом поле излучается в окружающее пространство и распространяется со скоростью света, со временем искажаясь и затухая.
Под воздействием ЭМИ во всех проводниках индуцируется высокое напряжение. Это приводит к пробоям изоляции и выходу из строя электроприборов — полупроводниковые приборы, различные электронные блоки, трансформаторные подстанции и т. д. В отличие от полупроводников, электронные лампы не подвержены воздействию сильной радиации и электромагнитных полей, поэтому они длительное время продолжали применяться военными.
Собственно поэтому мы и ехали по обочине — Быково и Жуковский находились как раз справа от дороги и тогда, двадцать девять лет назад, фронт спрессованого адской силой воздуха сдвинул замершие машины к осевой линии. В Островцах и Октябрьском пришлось чуть сложнее — там дома приняли на себя удар и трасса была заставлена машинами плотнее. Но мародёры поработали и тут — многие машины, особенно грузовики и внедорожники, стояли без колёс и с открытыми капотами, и практически у всех машин были выломаны лючки бензобаков. Ну тут уж ничего не поделаешь — сами тем же занимались в своё время.
Дорога впереди нырнула под путепровод, а моё внимание привлёк необычный дом, стоявший неподалёку от дороги. Выстроенный на косогоре он поражал странной башней, возвышавшейся на два этажа над остальным строением, и это при том, что верх её был разрушен ударной волной.
— Саламандр в канале! — нарушила томительное, как всегда, когда практически любая экспедиция пересекала зону разрушений, молчание. — У нас тут какое-то шевеление прямо по курсу.
— Заноза здесь. Тормозните и понаблюдайте! — машина ребят ехала метрах в двухстах впереди, с тем рассчётом, чтобы и мы успели прийти им на помощь и, одновременно, оба «тигра» не попали в засаду.
Все, ехавшие в нашей машине оживились, а Тушканчик открыл люк и приготовился занять своё место у гранатомёта. (Ехать через «зону» снаружи и глотать всё ещё фонящую дорожную пыль он посчитал неправильным.)
После нескольких минут томительного ожидания Сергей снова вышел на связь:
— Вроде ничего стрёмного, пять мужиков забор кирпичный разбирают у каких-то складов. По нашим крокам там таможенный терминал раньше был. Думаю, растащили его с тех пор целиком и полностью. Какие указания, кэп?