Три комнаты на Манхаттане
Шрифт:
Больше всего его смущало то, что он был уже почти готов принять ее приговор и покориться.
Его удручали внезапно охватившая вялость и почти полное отсутствие реакции.
Она укладывала чемодан и говорила ему:
— Я не знаю, как быть с деньгами. Когда Энрико пришел, банки были уже закрыты. Я могу поехать на другом поезде. Должен же быть днем.
— Нет, только вечером.
— Энрико хотел… Ты только не сердись! Ты знаешь, что в такой момент все это так мало значит! Он мне сказал, что, какая бы сумма мне
— Тебе хватит четыреста долларов?
— Да, конечно. Только…
Они еще никогда не говорили о деньгах.
— Уверяю тебя, меня это нисколько не стеснит.
— Может быть, я тебе оставлю бумагу, ну, я не знаю, такую, чтобы ты смог бы пойти завтра в банк и получить вместо меня.
— Еще будет время, когда вернешься.
Они не решались смотреть друг на друга. Будто что-то им мешало Вслух они об этом не говорили. Могли ли они еще полностью поверить, что все это так и будет.
— Ты должна немного поспать, Кэй.
— Я вряд ли смогу заснуть.
Одна из глупых фраз, которые обычно говорят в подобных обстоятельствах.
— Ляг в кровать.
— Ты думаешь, есть смысл? Ведь почти два часа. Нужно будет уже в шесть часов выйти, ибо мы можем не поймать такси.
Она чуть было не сказала, по крайней мере ему так показалось: «Вот если бы был телефон… «
— Поэтому я должна встать в пять часов, понимаешь? Может быть, что-нибудь мне выпить?
Она легла, не раздеваясь. Он походил немного по комнате и тоже лег рядом с ней. Они не разговаривали и не закрывали глаза. Каждый пристально рассматривал потолок.
Никогда еще он не был таким грустным, никогда еще не чувствовал такого безысходного отчаяния. И это было отчаянье без слов, без точно сформулированной причины, подавленное, тяжелое состояние, которое невозможно преодолеть.
Он прошептал:
— А ты вернешься?
Вместо ответа она поискала на одеяле его руку и плотно сжала ее, долго не отпуская.
— Я бы так хотела умереть вместо нее.
— О смерти не может быть и речи. Замолчи. Он подумал, что она, наверное, плачет, провел рукой по ее глазам, они были сухими.
— Ты останешься совсем один, Франсуа. Видишь ли, мне больно также и из-за тебя. Завтра, когда ты вернешься с вокзала…
Внезапная мысль напугала ее, и она чуть приподнялась и стала разглядывать его, тараща глаза, пытаясь увидеть что-нибудь в темноте.
— Ведь ты поедешь проводить меня на вокзал? Нужно обязательно, чтобы бы поехал! Ты меня извини, что я прошу тебя, но я боюсь, что одна я не смогу. Я должна уехать, ты должен меня отправить, даже если…
Она спрятала голову в подушку, и они больше оба не двигались, замкнувшись каждый в свои мысли, ибо они оба начинали уже приучать себя к новому одиночеству.
Она немного поспала. Он тоже задремал, но ненадолго, и встал первым, чтобы приготовить кофе.
Небо в пять утра было еще более темным, чем в полночь. Казалось, что на улице почти нет освещения, и слышно было, как стучат капли дождя, который продолжался до рассвета.
— Пора вставать, Кэй.
— Да, да…
Он не поцеловал ее. Они не целовались и ночью, может быть, из-за Мишель, а может быть, из-за того, что боялись взрыва чувств.
— Оденься потеплее.
— У меня есть только мех.
— Надень хотя бы шерстяное платье.
Они пытались заглушить тоску банальными, простыми фразами типа:
— А ты знаешь, в поездах обычно очень тепло.
Она выпила кофе, но не смогла заставить себя поесть.
Он помог ей захлопнуть переполненный чемодан. Она обвела взглядом комнату.
— Ты не против, если все остальное я оставлю здесь?
— Пора ехать. Пошли.
Свет горел всего в двух окнах. Люди, наверное, тоже торопились на поезд, или в доме были больные.
— Подожди здесь, под аркой, а я пойду на угол посмотрю, нет ли там такси.
— Мы потеряем время.
— Если сразу же не найду, мы пойдем на метро. Ты будешь ведь стоять здесь, не так ли?
Вопрос был глупым, куда же она может уйти? И, подняв воротник пальто, он бегом направился на угол улицы, прижимаясь к зданиям. Едва он успел добраться до цели, как услышал сзади голос:
— Франсуа!.. Франсуа!
На середине мостовой стояла Кэй и махала ему рукой.
Недалеко от них только что остановилось такси, привезшее пару, которая провела ночь вне дома.
Словом, смена пассажиров. Одни возвращаются, другие уезжают. Кэй, взявшись за ручку дверцы, стала договариваться с шофером, пока Комб бегал за чемоданом, оставленным под аркой.
— На Центральный вокзал.
Сиденья были влажными, все было мокрым вокруг, воздух — безжалостно холодным. Она прижалась к нему. Они оба молчали. На улицах никого не было. Не встретилось ни одной машины на их пути вплоть до самого вокзала.
— Ты не выходи, Франсуа, возвращайся домой.
Она произнесла эти слова с нарочитой бодростью, чтобы придать ему смелости.
— Тебе же еще целый час ждать.
— Это ничего. Я пойду в бар, выпью чего-нибудь горячего и попробую поесть.
Какие невероятные усилия она предпринимала, чтобы сохранять улыбку!
Такси тем временем остановилось, но они не решались выйти и пересечь дождевую завесу, которая отделяла их от зала ожидания.
— Останься, Франсуа.
Нет, это не было слабостью или трусостью с его стороны. Но он действительно был не в состоянии выйти, последовать за ней по лабиринту вокзальных закоулков, следить за вздрагиванием стрелки часов на монументальной башне, переживать их расставание минуту за минутой, секунду за секундой, вплоть до момента, пока не откроют двери на перроне и он не увидит поезд.