Три Л
Шрифт:
– Моя компания. Как говорится, ребята с нашего двора. Фотке уже больше двадцати лет. Вот это Жаклин, а это я.
На фотографии смеялась худая девчонка-подросток, обнимающая за плечи мальчишку на несколько лет моложе себя. Мишка ласково улыбнулся, и Лёшка, не знавший тонкостей человеческого общения, с любопытством спросил:
– Ты её любишь?
– Да. – Мишка ответил очень серьёзным и ласковым голосом. – Она – мой лучший друг.
– Друг? – Лёшка не понимал.
– Друг. – Мишка поставил фотографию на место, взглянул на парня. – Любовь бывает разная. И дружба – тоже любовь, очень сильная, за неё тоже отдают жизнь. А то, чему учили тебя эти продажные шлюхи, – противоположно любви.
– Они не продажные,
– Не-е-ет. – Мишка говорил с ласковой грустью и в то же время зло, презрительно. – Жизнь очень сложна, и проститутки подчас честнее и… целомудреннее «образцов морали». А это – продажные шлюхи! Они продаются не для того, чтобы выжить, не для того, чтобы кому-то помочь, а за толстый слой чёрной икры на бутерброде, за новую побрякушку, за модные шмотки. И покупают других. Продают и покупают себя и весь мир. Именно они – шлюхи! А ты – ты ничего не знал и не понимал. Они продавали тебя, но ты – ты не продавался. Но теперь, зная, что к чему, ты должен будешь сам делать выбор. То, чему учили тебя, что они привыкли называть «любовью», – не любовь. Сношаются даже амёбы, но разве это любовь? Когда такие, как Кэт, будут тебе говорить, что любовь – это инстинкты, голое желание, и всё сводится к одному, что дружбы нет – это ложь, осознанная ложь, попытка принизить человека, втоптать его в грязь, забрать у него последнее, чтобы нажраться самим. И когда ханжи и проповедники станут кричать, что физическая любовь – грех, – это тоже осознанная ложь, тоже стремление сломать человека. Любовь разная, и ты научишься видеть её… А Жаклин сейчас плохо… Она… Вряд ли она была бы рада тому, что произошло, даже будь ты взрослым, но так… Она наверняка места себе не находит… Тихо!
Из коридора донёсся щелчок дверного замка, послышался шум и весёлый мужской голос:
– Мишка, ты где? Принимай сумки! О, у нас гости!
Мишка поспешил в прихожую.
– Потише! Закройте дверь! Ма, привет. Опять сумки тащила?! Да, у нас гость, но мы скоро уезжаем. Я – с ним, очень надолго.
– Мы думали, ты с дачей поможешь, – раздался мягкий женский голос.
– Не могу, простите. Нужно помочь человеку, это очень важно. Очень хорошему человеку. Не удивляйтесь, он не совсем обычно себя ведёт, жизнь у него тяжёлая была. Лёш, познакомься, это мои родители.
В зал зашли пожилые мужчина и женщина. Мужчина был высок, худощав и черноволос, как Мишка, а женщина – кругленькая, маленькая, в старом джинсовом костюмчике, какие бывшие Лёшкины пассии даже на половые тряпки не пустили бы, с добрым улыбчивым лицом почти без косметики – тоже недопустимая глупость и нищета по мнению приятельниц Кэт. Она подкатилась к Лёшке, протянула небольшую мягкую ладонь с каёмочками свежей земли под короткими ногтями и обратилась как к малышу:
– Здравствуй. Зови меня тётя Аня.
– Виктор. – Мужчина тоже протянул руку – сильную, в мелких ссадинках от недавней работы; такие же были у отца, когда он учил Лёшку рубить дрова для костра. – Не люблю по отчеству, а «дядя» – тем более. Вы сейчас уезжаете?
– Нет, за нами через полтора часа мобиль приедет. – Мишка выглянул из кухни, куда оттаскивал здоровенные баулы с торчавшими из них перьями лука, жёлтыми зонтиками укропа и белыми, остро пахшими корнями хрена.
– Тогда есть время на этого красавца. – Виктор выкатил из тряпичной сумки огромный арбуз. – Миш, работай, а мы умоемся. Так, у тебя опять кофе убежал?
– Откуда узнал, плитка же чистая?! – обиженно взвыл Мишка.
– Потому и узнал, что слишком чистая. Лёш, за стол! Мы сейчас подойдём.
Через несколько минут на кухонном столе красовался огромный зелёно-полосатый шар с поблёскивающими на боках прозрачными каплями воды. Мишка ловко срезал макушку со смешным хвостиком-завитком и стал нарезать толстые красные ломти, передавая их родителям и Лёшке. По кухне, смешиваясь с пряным запахом торчащей из сумок зелени, поплыл свежий аромат арбуза. Лёшка до этого ел его раза два – маленькие ломтики, аккуратно выложенные на красивую тарелку, жалкие и безвкусные. И ещё пробовал жвачку «со вкусом арбуза» – её любили многие его пассии. Но по-настоящему увидел эту ягоду впервые. Тётя Аня ела арбуз с белой булкой, и он тоже попробовал, но ему не понравилось. Гораздо лучше вгрызаться в сочную сладкую мякоть, чувствуя, как на языке лопаются сахарные крупинки, в горло проскакивают скользкие семечки, а сок течёт по подбородку, щекам, рукам, брызжет даже на лоб. Лёшке казалось, что его умывает прохладной ароматной водой чья-то ласковая рука, смывая всё плохое, всю грязь последних месяцев, возвращая в детство – не его, лабораторное, а настоящее светлое детство, какое и должно быть у каждого человека.
Мишка с усмешкой взглянул на него:
–Хватит, а то до конторы не доедешь, в кустики попросишься. Иди умываться, я пока сумку соберу.
Когда Лёшка выходил из ванной, до него донёсся обрывок разговора:
– …никому, даже Жаклин, если она вдруг появится. О нём никто не должен знать! Я звонить буду, сообщать, как у нас дела. Ну всё, вещи собрал.
– А у него есть вещи? – спросила тётя Аня.
– Только то, что на нём было, но то я уничтожу. Ищут его.
– Я сейчас. – По деревянному полу прошлёпали босые женские ноги.
Лёшка зашёл в зал, вопросительно взглянул на Мишку, тот улыбнулся:
– Сейчас мобиль приедет. Обувь свою надень, у нас размеры разные, ты в моих ботинках утонешь.
– Вот! – В зал вернулась тётя Аня. – Я тебе в подарок покупала, но ему нужнее. Наденешь потом.
В голосе женщины звучало столько доброты и заботы, сколько бывало у Лены, когда она говорила о своих уродах. Нет, не уродах, а таких же, как он, искалеченных хозяевами центра детях! С ним девушка никогда не говорила таким голосом. Лёшка заставил себя переключиться на настоящее, взял в руки новый, с бирочками, костюм из плотной тонкой ткани цвета выгоревшей травы – брюки и ветровку. Ему давали одежду, но впервые в жизни это был именно подарок, а не плата за что-то.
– Спасибо! – Он очень осторожно принял костюм, сложил его слегка дрожащими руками и повторил: – Спасибо!
– Приехали! – Мишка выглянул в окно. – Пора.
В прихожей пришлось толкаться, чтобы добраться до мокасин. Когда парни уже стояли у двери, тётя Аня протиснулась вперёд, обняла сына, затем, совершенно неожиданно для Лёшки, и его:
– Удачи вам, ребята!
Виктор просто пожал ему руку, но и в этом жесте было пожелание добра. Как много он узнал всего за один день. За такое можно отдать и полжизни.
>*<
Лёшка, улыбнувшись, провёл ладонью по рукаву ветровки и прислушался к тому, о чём говорили за дверью.
– Геном не совсем такой, как мы ожидали, – слышался низкий глуховатый голос одного из врачей. – На девяносто пять процентов его данные соответствуют тому, что нам известно о Лефорте и Лепонте, но есть пять процентов местных генов. Видимо, его ДНК создавалась с использованием генома кого-то из добровольцев.
– Не совсем так. – Это уже сильный, с металлическими нотками, голос кого-то из руководства. – Вероятнее всего эти пять процентов взяты из образцов тканей сына Лефорта. У обоих параллельщиков была одна особенность – слишком большая восприимчивость к транквилизаторам. У Алексея её нет, но это не искусственная замена одного участка ДНК – такую грубую вставку выявить легко. У него по всему ДНК разбросаны естественные замены генов. Вероятно, его создатели решили использовать материалы всех трёх родственников – Лефорта, его сына и брата. Так что парень фактически потомок трёх людей. Что с психикой, умственными способностями?