Три Л
Шрифт:
Слегка шатаясь, словно от усталости, дойти до лифта, спуститься вниз, в просторный зал с открытыми настежь воротами – через них проезжают мусоровозы. Выходящего отсюда человека не заметит никто. А если и зацепит взглядом, то сразу забудет: мусорщик такое же обычное «оборудование», как и автоматический мусоровоз. Он знает это отлично, потому что сам работает в охране… работал.
Ночная улица, свежий, пахнущий осенью ветерок, от которого закружилась голова. Он совсем забыл, что такое открытое пространство. Не спешить, зайти вон за тот угол. Теперь скинуть куртку и кепку, и опять же не спеша идти вниз по улице. Он – возвращающийся после отдыха
Остановка трамвая. Теперь выяснить, как расплачиваться, он же читал об этом. Все уже много десятилетий пользуются для оплаты чипами-паспортами, но некоторые, особенно богатая молодёжь, любят купюры – ретро опять в моде. Так что на остановке есть и терминалы, в которых принимают наличность. Ага, вот он. Купить месячный проездной: его сложнее вычислить, потому что пользоваться им можно на любом транспорте. В ладонь скатился пластиковый «всеразмерный» перстенёк-«змейка». Всё, теперь можно сесть на любой трамвай, главное – уехать отсюда.
>*<
Он зашёл в почти пустой салон и устроился у окна, за которым сначала мелькали фонари, потом всё залила чернота ночного лесопарка. Теперь стекло отражало бледное лицо с перебитым носом, тонким шрамом от брови к скуле и тревожными усталыми глазами. Ему нужно было сделать несколько пересадок, чтобы замести след. Хватятся его только под утро, а то и к обеду, когда он не выйдет на дежурство. Но это его уже не волновало. Разбилась ещё одна жизнь, ещё одно имя ушло в прошлое вслед за громким «Лепонт». Кто он теперь? Он и сам этого не знал. Время покажет.
Лёшка
Он ехал по ночному городу, думая о прошлом и о том, что его ждёт дальше. Кто он? Голем? Вечно обречённый быть послушным исполнителем чужих прихотей? Мягкая глина в руках всё новых и новых хозяев? Или всё-таки нет? В голове крутилась детская песенка, услышанная когда-то от Лены. И вдруг пришло понимание: лепят бездушных, безвольных, не имеющих разума, а свободные, по-настоящему свободные люди создают себя сами. Надо научиться лепить себя, понять, кем быть, иначе за него это сделают другие. Истинно свободный человек принимает ответственность на себя, а не ждёт, что всё решат за него. Нужно лепить себя самому.
Он вышел за три остановки до конечной и пошёл по тихим улочкам пригорода. Начало второго, первые трамваи пустят только через четыре часа. За это время он сможет пройти очень много. Иногда он, давая отдых ногам, сидел на скамейках в небольших скверах или на остановках, медленно рассасывал дольку шоколада, запивал водой. Он никогда не знал, что такое голод. В исследовательском центре его всегда кормили по режиму, у Кэт есть можно было в любое время, и лишь в день побега и гибели отца он не ел почти сутки, но пережитое потрясение помешало тогда осознать, что он голоден. Теперь нервное напряжение, дорога по ночному городу и тяжёлые мысли подействовали на него как сутки без еды, и он впервые понял, что такое голод. Это было то «плохо, когда чего-то не хватает», испытанное им ещё до рождения. Он грустно улыбнулся этому открытию. Сколько же ещё ему предстоит узнать.
На какой-то остановке он купил одноразовый проездной и сел в первый утренний трамвай. Стояло раннее воскресное утро, город постепенно просыпался, на улицах появлялись то собачники, выгуливавшие своих хвостатых друзей, то бегуны, то вынужденные работать по выходным страдальцы. Маршрут трамвая пересекался с тем, каким он ехал ночью, и он вышел на следующей за пересечением маршрутов остановке. На ней собралось уже довольно много народа, и никто не обратил внимания на бледного, неброско одетого парня, покупающего в терминале одноразовый проездной. Но в этот раз он расплатился месячным проездным, а потом незаметно опустил перстенёк в карман одному из пассажиров. Если его станут искать, то это собьёт ищеек со следа, если же не станут, то мужичка ждёт небольшой приятный сюрприз.
Вышел он на следующей остановке, прошёл несколько кварталов и сел уже в нужный ему трамвай. Теперь можно ехать к тому человеку.
>*<
Просторные, немного неухоженные зелёные дворы старинного квартала, обнесённые ветхими, посеребревшими от времени некрашеными штакетниками, пережившими все моды прошлого века и стойко сопротивляющимися старому металлопрофилю и пластику современных оград. Вросшие в землю распахнутые ворота на древних кирпичных столбах. Неохватные стволы почти таких же древних с виду деревьев. Всё это напоминало ему кадры из старых фильмов, которые он иногда смотрел вместе с отцом и Леной. Тогда это казалось выдумкой, нереальными декорациями, совершенно не сочетавшимися с окружавшей его в научном центре техникой и мебелью. Тем более невероятным это казалось, если сравнивать с ухоженной, благородно-модной империей Кэт. Хозяйка всегда отличалась великолепным вкусом и ценила достойную старину антиквариата, которым не пользуются, а только любуются.
Теперь эти «декорации» обрели плоть, стали живыми, яркими и объёмными. Как стал реальным щебет проснувшихся птиц в кронах деревьев, уханье горлинок, прохладный запах припоздавших сиреневых флоксов – старомодных и казавшихся неотъемлемой частью этих дворов высоких полудиких цветов.
Вот и нужный ему двор, с неизменными флоксами и яркими астрами у забора и с извечной детской забавой – качелями, подвешенными на верёвке на сплоченных буквой «П» мощных деревянных столбах. Около качелей валялась стоптанная детская кроссовка, такая странно маленькая для него, никогда не бывшего ребёнком.
Двухэтажный дом двухвековой давности, изъеденные временем стены из красного кирпича, отдельные входы в каждую квартиру. Дверь почти вровень с современным уровнем земли, филёнчатая, покрытая прозрачным янтарным лаком. На стук откликнулись сразу, хотя, кажется, были не очень довольны. Но он не мог прийти позже.
– Да, вам кого? – В дверном проёме стоял высокий, худой, с всклокоченными тёмными волосами парень лет тридцати на вид.
– Вы простите… – Он неожиданно понял, что не знает, что сказать, и совсем по-детски схватился за единственную «соломинку»: – Мне ваш адрес Жаклин дала…
– Заходи! – Парень резко шагнул в сторону. – Ну, чего стоишь?!
Он вошёл в тёмную тёплую прихожую, пахнувшую на него запахами обувной кожи, жареного лука, свежего кофе, обжитых кирпичных стен.
– Разувайся и проходи в комнату, сейчас кофе принесу. – Хозяин квартиры мотнул головой, указывая куда идти, сам же поспешил в другую дверь, из-за которой доносилось негромкое шипение. Через мгновенье послышалось: «Чёрт! Опять плитку мыть!» – и запах кофе усилился.
Он снял мокасины и, радуясь, что можно дать отдых ногам, прошёл по прохладным половицам в по-утреннему сумрачную комнату с непривычной для него старой мебелью: узкие лакированные шкафы, такой же узкий сервант с горками фарфоровой посуды за стеклом, небольшие, жёсткие на вид кресла.