Три метра над небом
Шрифт:
– Все вы уроды. Кто хром, кто косоглаз. А на уме одно. Блядки.
– Чья бы корова.
Опять грохнуло.
– Оторвет ему бошку-то.
– Язык без костей. Не зря тебя председатель в президиум сажает. Знай, болтай. Сходил бы, поглядел, чего он там грохает.
– А ну его. Хотелка выросла, а ума нет.
Мычание коровы тоскливо и протяжно. Тяжело бедной с полным выменем стоять у жердины.
Баба ушла. В горнице тихо. Сверчок начнет свои рулады ночью.
Тикают ходики. От печи прет духовитый аромат:
Кто бьет скотину средь лета? Полоумные они. Не далее как вчера он пошел в поле. Косить якобы. А пришел в поле – как сел под кустом, так и просидел до полудня. В полдень кто же траву косит. Он и ушел, так травы и не накосив.
– Если все так, то ещё ничего. А то все, кто как. Как черт им на душу положит. Бога позабыли.
– То-то ты, баба, часто молишься, я погляжу. Мясо спрело уже, а ей хоть кол чеши.
– Оно так, может быть, но все же. Молока много. Куда девать-то?
В избу вбежал мальчишка лет пятнадцати.
– Жрать хочу.
– Это что же такое?! Родители горбатятся на полях и на ферме, а ён целыми днями по лесу шлындрает и хотя бы ягодку в дом.
– Оно конечно, но дитя жо. Ему гулять хочется.
– Баба она и есть баба. Я в пятнадцать лет уже пахал.
– На дядю ты пахал. Мой батя в лес ушел, а ты пахал тута.
– Жрать хочу.
– Жри.
Взрослые ушли из избы. И мы уйдем вслед за ними. Нам воспитание не позволяет смотреть в рот парня, жующего мясо безвременно убитого бычка.
– Оно, конечно, бычка-то нет, но и Машке жевать надо. Где сено? Сено у нас в голове. Оно, конечно, молодой была и глупой. Кто за такого пойдет кроме дуры.
– Вёдро. Рыба так и прет. Пойду на речку. Ушицы хочется. Полбу жрать надоело.
Река недалече и тропка к ней пряменькая, вся в лопухах и крапиве. По бокам кусты малины, но она отошла. Собралась было давеча баба по малину пойти, но по пути встретила товарку – и куда там ягода. У них, то есть у баб, как? А как на собрании – лишь бы языком болтать. Благо он без костей. Без малины осталась баба. А ей что? Ей это по фигу. Малец вырос, носом не хлюпает. А сама, если сопли зимой, то в баню.
– Оно-то конечно. Если свой дом, что казенный, можно и на реку пойтить. Рыба так его и ждет. Рыба тоже дура. А корова пускай от голода подыхает.
– Нет сладу с тобой. Как была пилой, так и есть пила.
– Тебя перепилишь, как же. Об тебя все зубья сломаешь. Зеркало разбилось, а то поглядел бы, на кого похож стал. Жрёшь, жрёшь а все в говно переходит.
– То-то ты зато прешь вширь, как на дрожжах. Скоро в избу не войдешь.
Время идет, скоро солнце скроется за лесом. Голод заставляет обоих вернуться в избу. Так ничего и не решив: ловить рыбу или нет, косить сено или нет. Они к избе, а из неё пулей сын их.
– Куда побёг?
– К тетке Клаве, к её корове быка привели.
– Оно-то,
– Мне-то все равно, но Клавкиной корове не один бык не подойдет. Как и ей нет пары. Двоих в могилу свела, а дитя не нажила. Все в срам да в срам.
– Оно-то конечно, но что-то ты её избу не обойдешь. Кобель. Стыда нет.
– Печь остыла. Мечи на стол.
– И где дед наш шляется. Восьмой день пойдет, как в лес ушёл.
– Не пропадет твой дед.
– Оно-то, конечно. Грибы и ягоды в лесу есть.
Мясо бычка, тушеное с картошкой, остыло, тонкий слой жира покрыл жаркое. Молоко остывает на скамье у окна. Косой свет заходящего солнца осветил икону в красном углу. Откуда-то из-за реки доносится звук мотора трактора. Пашет поле тракторист.
– Остыло, в рот не полезет.
– Оно-то, конечно. У него ничего в рот не лезет без самогонки. Оно-то, конечно, ему лишь бы зенки залить и в койку к бабе под бок.
Замолчали. Хорошо-то как стало! Не ко времени застрекотал сверчок.
Помолчали, помолчали и она сказала так.
– Оно-то, конечно, с самогонкой и сухарь пирогом покажется.
Встала и ушла. У неё, как у самодержца – алкоголь исключительно в её ведении. Гонит самогонку муж, а распоряжается она. Пошла за самогонкой не для того, чтобы мужа ублажить: самой кусок в горло не лезет.
Как оно водится: после выпивки мужика потянуло на разговор, а женщину, естественно, в постель. И не спать вовсе.
– Они мало о нас думают. У них-то все есть. Им-то что? Они в столицах живут, им-то что.
– Оно-то, конечно, они в корыте не моются. У них водопровод в доме и уборная не на дворе. Оно-то, конечно.
Наконец-то, мнения их сошлись. Вот что значит классовая солидарность. В остальном они оставались на антагонистических позициях. Ему подавай ещё самогону и дай возможность высказаться по поводу действий начальства, где бы оно, это начальство, ни было. Тут, в селе, в райцентре ли или в столице. Когда-то была тут церковь. Теперь хлопочут некоторые люди о том, чтобы её заново отстроить. Тоже тема для разговора. Но баба и есть баба: ей бы бока отлеживать, да под бок этот мужика, что потверезовей, подложить. Лишь бы уложить рядом, а там она уж постарается.
– Тут думай не думай, дела хреновые: пахать не на чем. Скот кормить нечем.
– Оно-то, конечно, особливо, если мужик о рыбалке только и думает. Корова баснями сыта не будет. Бычка скушаем, а как зимой жить будем?
На дворе совсем стемнело, ребенка нет. Но это обстоятельство совсем не волнует родителей. Сева к тетке Клаве забежал, она не обидит. Она вообще никого не обижает, а наоборот – всех привечает. А чего не привечать, если есть чем. Соседи о ней так и говорят:
– Наша Клава своей жопой может покрыть хоть пяток мужиков.