Три минуты молчания. Снегирь
Шрифт:
И между прочим, он-то больше всех и выяснил про этих шотландцев.
– Бичи, – говорит, – тут, считайте, одно семейство плавает. Кеп у них – всеобщий папаша. Вот этот, долгий, которому Сеня-вожаковый конец бросал, так он – младший потрох. Вон те два рыжанчика – Арчи и Фил – старшенький и средний. А те – зятья, у кепа ещё две дочки имеются. Один у них только чужой – «маркони», они ему денежками платят, а себе весь улов берут. А судно у них – не своё, владельцу ещё пятьдесят процентов улова отдают как штык.
– Что ж они ему теперь-то отдадут? – спросил Шурка. Очень ему жалко стало семейство.
– А ни шиша. Всё ж застраховано. Они ещё за свою «Пегушку» компенсацию получат. – «Пегушкой» он «Герл Пегги» называл. – И с фирмы ещё штраф возьмут, которая им двигатель поставила дефектный.
Нам как-то легче стало, что не совсем они пропащие, наши шотландцы.
– А нам бичи, знаете, сколько бы премии отвалили, если бы мы ихний пароход спасли? Пятьдесят тыщ фунтов, не меньше.
– Ладно, – сказал Серёга. – Нашёл, чего спрашивать.
– А я разве спрашиваю? Сами говорят.
Старпом всё тёрся около нас, прямо как тигр на мягких лапах, чуть себе ухо не вывихивал, – да мы вроде политики не касались, всё больше по экономическим вопросам.
– А вот вы мне чего скажите, бичи, – Васька Буров говорит. – Как же это получается: за пароход или там за имущество какое – дак деньги платят, а за людей – ни шиша?!
– А ты б чего – взял бы? – спросил кандей.
– Я-то? Нипочём. Я бы и за пароход не взял. А за людей – это уж просто грех. Но ведь другой-то – он бы, может, и взял. Ему не посули заранее – он и пальцем не пошевелит выручить кого.
– Что ж он, хуже тебя? – опять кандей спросил.
– Хуже не хуже, а должно что-то и за людей полагаться. Неуж душа живая дешевле имущества?
– Полагается, да не нам, – сказал Серёга. – Просто ихний министр нашему задолжал. А сколько – это ты никогда не узнаешь.
Шурка сказал:
– Ни хрена не полагается. Одно моральное удовлетворение. Это вроде как субботник.
– Дак на него и ходят-то так, знаешь… пошуметь да посачковать. Опять же – зовут, попробуй не выйди. Не-ет, – Васька Буров всё не соглашался. – Материальный стимул – он большой рычаг. Верно ж, старпом?
Старпом насчёт этого рычага не нашёл чего возразить.
– Вот я и говорю – чего-то ж всё-таки стоит человек. Должен стоить!
– А ничо он не стоит, – сказал Серёга мрачно. – За тебя кто-нибудь поллитру даст? И усохни.
– Башка! Ни о чём с тобой по-серьёзному нельзя…
– Ну, так ведь… – Шурка поразмыслил. – Смотря же – какой человек.
– А! Так, стало быть, цена-то ему всё ж таки есть! Только вот – какая?
Салага Алик прислушивался, голову склонив набок, улыбался, потом сказал, зарумянясь:
– Наверное, надо так считать – во что человека другие ценят… Я так думаю.
Васька подумал и не согласился.
– Вот этот жмот – слыхал? – за меня б и поллитры не дал, а пацанок моих спроси – им за папку любимого и десять мильонов мало будет.
– Ты ж им не просто человек, – сказал Шурка, – ты ж им родитель. Да об чём спор? Кто сколько получает – столько он и стоит.
– У! – Васька сказал. – Ежели так, то старпом у нас четырёх салаг перетянет.
Поглядели мы на старпома нашего, потом – на салагу Алика. Нет, решили молча, так тоже нельзя считать. Салагу мы как-то больше теперь ценили.
– И опять же, – Васька добавил, – вот нам за сегодняшний день одна гарантийка идёт: рыбы стране ж не даём, бичуем, а позавчера ещё – давали. Что же мы, позавчера и стоили больше? Так это же, если разобраться, рыбе цена, не человеку.
Старпом всё же вмешаться решил, предложил разграничить чётко, какой человек имеется в виду – советский или не советский. Ну, это мы его оборжали всем хором. Попросили хоть при шотландских товарищах воздержаться, вдруг – поймут. К тому же, Серёга ему намекнул, если иностранец – его же в наших рублях нельзя считать, его же надо – в валюте, так это, может, и подороже выйдет. Старпом своё предложение снял.
– Ай, мужики! – Васька засмеялся. – Ну, не ожидал… Бородатые, детные, а не знаем – сколько ж стоит человек!..
– Может, и не надо нам этого знать, – сказал кандей. – Господь знает – и ладно.
– Это – которого нет? – старпом подхихикнул.
– Ещё не выяснено, – Алик заметил.
– Как это – «не выяснено»?
– Да так. Великие умы спорили – к единому выводу не пришли.
– Интересно – что за такие «великие»!
– Да уж, какие б ни были, – кандей наш спор закончил, – а раз они не пришли, так мы – и подавно. Кому ещё чаю налить?
Вот на чём все и сошлись – что не нам это знать, сколько человек стоит [68] . Шотландцам, которые только глаза таращили, попробовали растолковать, об чём мы здесь травим, – не поняли они, плечами пожали. Но всё же высказались – за расширение контактов. Стали нас к себе в Шотландию приглашать, в гости. Из-под роканов вынули шариковые ручки и записали свои адреса, а ручки нам подарили. Адреса мы взяли, на всякий случай. Их тоже пригласили – кто во Мценск, кто в Вологду, кто в село Макарьево Пензенской области.
68
Международное морское право тоже не знает цены человеческой жизни, считает её – бесценной, поэтому и не устанавливает никакого вознаграждения за спасение людей.
А дело там, на палубе, само делалось. Слесаря с «Молодого» и правда не дали нам пальцем пошевелить. Сами и парус убрали в форпик, и бочки убрали, и обломок мачты к месту приварили – это рей оказался, мачта чуть только погнулась. Даже антенну «маркониеву» натянули. «Дед» сходил поглядеть и рукой махнул:
– Как-нибудь дошлёпаем.
Потом мы опять спали. И мы, и шотландцы. Проснулись только под вечер, когда «Молодой» нас потащил через фиорд. В Атлантике шторм уже послабел, я это по птицам видел – опять они усеяли скалы и горланили, когда мы под ними проходили. В шторм они прячутся куда-то.