Три мудреца в одном тазу
Шрифт:
— Да? А почему же тогда женщины мужчинам руки не целуют?
— А почему женщины не бреются? — хмыкнул Колобков. — Зинульчик, ну откуда ты этого набралась?
— Оттуда. Вот, возьми, сам почитай, поймешь.
— Да не читаю я по-английски! — предпринял слабую попытку сопротивления Петр Иванович. — Я к языкам неспособный!
— А плохо! Вот смотри — ты знал, что кардиологи лечат мужчин и женщин по-разному?
— О, разумеется! — оживился Грюнлау. Ему как раз два месяца назад сделали операцию на сердце. — Герр Бутенхофер рассказывать мне, как там все есть устроен! Корональный давлений…
— Он говорил, что мужчинам и женщинам эти операции делают
— О да, говорить. У женщин несколько другой сердцебиений из-за месячный и другой отличий. А что, это есть плохо, фрау Зинаида?
— Но это же сексизм! — возмутилась та. — Почему не делать женщине такую же операцию, как мужчине?! Вот Арлин Дэниэлс тут насчет этого пишет…
— Фрау Зинаида, женщин можно сделать такой же операций, как мужчин, — поспешил перебить ее Грюнлау. — Только женщин от этого умрет.
Зинаида Михайловна Колобкова открыла рот… и так и замерла. Похоже, насчет этого в книге американского классика феминизма ничего не говорилось. Она прищурилась в сторону герра Грюнлау — заподозрила, что он это выдумал, чтобы у нее не нашлось контраргументов. Но, поскольку совершенно не разбиралась в кардиологии, решила отложить спор, пока не доберется до медицинской энциклопедии и не перепроверит все лично.
Жена Петра Ивановича всегда старалась читать «полезные книги». Как только появлялась очередная макулатура, учащая чему-нибудь этакому, она начинала ее штудировать, свято веря, что раз напечатано, значит правда. Правильное питание, астрология, эзотерика, философские учения всех сортов, НЛО, загадки Атлантиды, Гипербореи и Шамбалы, макраме, «гениальные» исследования «академика» Фоменко — все это в свое время прочитывалось и благополучно забывалось. Последние несколько дней Зинаида Михайловна носилась с феминизмом и проповедовала дурацкие идеи, почерпнутые из книжек чокнутых американских теток. В частности — Арлин Дэниэлс, самой чокнутой из всех.
Петр Иванович относился к чудачествам жены снисходительно. Его это никак не затрагивало (кроме того случая, когда любящая женушка пыталась лечить мужа втыканием иголок в пятки), денег на эти книжки уходило немного, так что он и не беспокоился. В конце концов, было бы гораздо хуже, если бы супруга избрала в качестве хобби, допустим, коллекционирование мехов. Или ювелирных изделий — хрен редьки не слаще.
— Рыба! — шваркнул по соседнему столику Петрович. — Все, робяты, ваши не пляшут!
Гена с Валерой понурились, подставляя лбы для щелбанов. Пожилой механик с удовольствием пробил каждому по пять фофанов и начал перемешивать костяшки по новой. Телохранители внимательно уставились на его руки, не забывая время от времени зыркать в сторону шефа — как там он, не требуется ли помощь?
Невысокий, но очень крепкий и кряжистый Петрович на фоне этих двух шкафов совершенно исчезал из видимости. Гена и Валера (их отчеств и фамилий не помнил даже сам Колобков) отличались телосложением, которого хватило бы на четверых. А вот мозгов — только на одного. Два здоровяка свое дело знали туго, но во всем, что не касалось охраны шефа и сворачиванию челюстей тем, на кого тот укажет, были полными профанами. Постоянно ходили в черном и носили темные очки, из-за чего иногда по ночам врезались в стены. Огнестрельного оружия у них при себе не было (на время плавания Колобков конфисковал у них пистолеты и запер в личном сейфе), но они вполне обходились и кулаками. Гена в молодости был боксером-тяжеловесом, Валера имел черный пояс по дзюдо. Имея за спиной этих двоих, Петр Иванович чувствовал себя в безопасности даже в африканских джунглях.
— Петрович, как там с мотором? — для порядка поинтересовался Колобков.
Механик на пару секунд прикрыл глаза, прислушался к едва слышным звукам и удовлетворенно кивнул.
— Все тип-топ. Не волнуйся, Иваныч, у меня на этой скорлупке все схвачено.
— Ну и ладно, — пожал плечами Петр Иванович. — Раз.
— Пас.
— Два.
— Здесь два.
— Три.
— Здесь три.
— Четыре.
— Пас.
Сергей открыл прикуп и скривился — пришла десятка бубен и семерка червей. А ведь он подумывал о мизере, но не рискнул — очень уж опасно играть мизер с длинной мастью без семерки. И вот она — нужная семерка! Мизер был бы чистейший, абсолютно не ловящийся! Но черта с два, придется играть жалкие шесть червей — на семь взяток его карт уже не хватало.
— Ну что там у тебя, Серега? — ткнул вилкой в пельмень Колобков, другой рукой почесывая пузо. — Матильда Афанасьевна, принесите нам еще пивка, будьте так ласковы!
— Была б моя воля, я б вас, Петр Иваныч, мочой коровьей поила, а не пивом этим поганым! — донесся до него ответ любимой тещи.
— Вот су… суровая женщина! — крякнул Петр Иванович. — Светка!.. Олька!.. Вадик!.. Гешка!.. Кто-нибудь!.. У меня на этом корыте еще остались дети, или все утопли?!
— Петер, давай я принести, — предложил добрый Грюнлау.
— Или я, — привстал Сергей.
— Сидеть! — сурово насупил брови Колобков. — Найдем, кого послать!
Он посмотрел на жену, но тут же отвернулся. Петровичу он не доверял — по дороге выпьет половину. Старикану можно было вверить на хранение чемодан денег или любимую секретаршу Людочку — вернет в целости и сохранности. Но даже одну-единственную бутылочку дешевенького пива… проще уж за борт вылить. Остались Гена с Валерой, но Колобков считал, что гонять телохранителей за пивом — это как-то несолидно.
— Папа, папа! — выбежала из каюты зареванная Оля. — Па-а-а-апапопапопааааа!!!
— Это что за звук сейчас был? — удивился Колобков. — Оленька, доченька, ты сказала «папа» или «попа»?
Оля на миг задумалась. Одиннадцать лет — не настолько большой возраст, чтобы решать такие сложные философские проблемы.
— Папа, — наконец сделала выбор она.
— Ну слава богу… А чего голосишь-то? Ну давай, скажи папе, папа сегодня добрый.
— Потому что пива набуляхался, — проворчала Матильда Афанасьевна.
— Хотя бы поэтому, — не стал спорить Петр Иванович.
— Папа! — возмущенно напомнила о себе дочка. И грохнула на стол здоровенную клетку. — Рика-а-а-а-ардо уу-у-уме-е-е-р!!!
Папа чуть не подавился пельменем, Гюнтер деликатно отхлебнул еще пива, оставив под носом шикарные пенные усищи, и наклонился к клетке, Сергей прекратил тасовать колоду. Рикардо действительно лежал в очень неестественной позе.
Рикардо — это хомячок. Снежно-белый сирийский хомячок, живший у Оли уже почти два года. Очень крупный, толстый и страшно кусачий. Оля всегда кормила его сама — к ее руке он привык, позволял брать себя на руки и даже иногда соизволял лизнуть в палец. А вот если его пытался погладить кто-нибудь другой, тут же вгрызался с яростью бешеной пантеры. Отважный хомячок не боялся никого и ничего — когда однажды в гости к Колобковым пришла двоюродная сестра отца со своей кошкой, тот так злобно тявкал на нее из-за прутьев, что бедная киса забилась под диван и сидела там до самого ухода. Она не привыкла к огромным белым мышам, лающим, как собака.