Три напрасных года
Шрифт:
— Тогда, до вечера.
Днём приехал Кукин и забрал ведро с цветами, обещав вернуть катерное имущество. Товар ушёл, но мы на что-то ещё надеялись. После вечернего чая и спуска флага, расстелили тулупы на спардеке и легли, прислушиваясь к каждому шороху и плеску. Безлунная звёздная ночь раскинула свой усыпанный бриллиантами шатёр. Ханка замерла, любуясь.
Мне надоело ждать призрачных нимф, и я попросил:
— Ваня, спой.
Хохол запел своим удивительным голосом одну из задушевных украинских песен. Не надо много слов, чтобы передать состояние, скажу просто — я был счастлив в те мгновения. Чувство это было полным, так как Терехов не лез с музыкальными испражнениями. Он вострил уши и вглядывался в темноту берега. Наконец, и ему ночь принесла долгожданное — в месте нашей утренней швартовки раздались женские голоса и плеск воды.
— Пошли, — звал Курносый подельщиков.
— Торговать нечем, — заметил Оленчук.
— Сами приплывут, — отмахнулся Теслик.
Не таков был Курносый. Он разделся, спустился за борт и поплыл к берегу. Вернулся через час.
— Ну, как? — спрашиваем.
— Две женщины детородного возраста, — отвечает.
— Это как?
— Да так, покупались, поболтали, потом говорят: «Отвернись — пойдём одеваться, мы, как бы, не совсем одеты».
— А ты и не знал.
— Не знал, — согласился Мишка и загрустил. Грустил он недели две. Думали — заболел.
Стёпка-бербаза выпросил у Кукина один лотос и преподнес Светке Рожковой. У моей названой сестры появился новый ухажёр. А мы продолжали искать новокачалинских нарушителей на границе и во внутренних водах.
6
Ваше благородие госпожа Кончина
Для кого сыра земля, а кому — пучина
В холодные объятия постой, не зови
Не везёт мне в службе — повезёт в любви.
Перед нами кусок мяса — целый шмат настоящего филе, без единой косточки. Смотрим на него заворожено, смотрим с вожделением, смотрим, как на…. ну, наверное, как на женскую ягодицу. Чёрт! Бесподобное зрелище!
— Надо провертеть на мясорубке и налепить пельменей, — предлагает Терехов.
— Беляши быстрей, да и вкусней, — замечает Оленчук.
— Котлет пожарить, с картофельным пюре, — глотает слюну боцман.
— Насмотрелись? — Гацко решительно забирает со стола мясо. — Будет борщ со свежим мясом, свежей капустой и картошкой.
Всю навигацию питались консервами — супы из них, проклятых, каши из концентратов. Колбасный фарш в банках прозвали тошнотиками. А всё из-за того, что нет на катере холодильника, негде свежие продукты хранить.
В середине октября ударили морозы — по Ханке пошло «сало». Ночью водная поверхность схватывается ледком, утром от ветра и солнца он ломается, шуршит на волнах, искрится лучами. У нас эту колючую массу называют шугой, а здесь — «сало». Конец навигации. Наше звено стоит в базе — первое ещё на границе. Но смены уже не будет — они вернутся, а мы не пойдём. Богданчик на «Аисте» умчался в бригаду, ему и на дембель пора — приказ вышел. После него наши годки стали называться дембелями.
Готовимся к зимней спячке в погранотряде, но держим порох сухим — способны в любой момент отдать швартовые и выйти в Ханку, рискуя замёрзнуть в нежданном ледоставе. Поговаривают о консервации на флотских катерах, но выжидают — середина октября это ещё очень рано, это почти месяц до официального закрытия навигации.
Холодно на палубе, в кубрике спасает паровое отопление — котёл на камбузе. За ночь приходится вставать два-три раза — запускать для прогрева ходовой двигатель. В отличие от вспомогательного он охлаждается пресной водой, а уж та — забортной. И вот в один из таких промозглых дней боцман решился на подарок экипажу — привёз из отряда вместе с другими положенными продуктами кусок свежего мяса.
Борщ, так борщ. Как говорит Таракан — какая разница! Главное, что из свежего мяса, вкус которого, признаться, уже подзабыли. В урочный час сели за стол в пассажирке, хлеба нарезали, специи поставили — перец, лук, соль, горчицу. Ждём.
Цилиндрик вызвался:
— Принесу.
Умчался на камбуз. Время шло — ни борща, ни Гацко, ни Цилиндрика. Боцман ложку бросил, и на палубу. Я следом — тоже надоело давиться слюной. Видим: Цилиндрик поставил кастрюлю на спардек, скинул крышку, обжигаясь, ловит пальцами кусочки мяса и в рот пихает.
— Что ж ты, сука, делаешь? — взревел боцман. — Кто после твоих поганых рук будет есть эту бурду?
— Ты что, хохол, орёшь? — застигнутый в воровстве Цилиндрик и глазом не моргнул. — Не знаешь, что на добрых кораблях сначала дембеля едят, а потом прочая всякая шушера?
— Я сейчас тебя, дембеля, за борт выкину, — надвигается боцман всей своей массой.
— Что?! — Цилиндрик попытался ударить Теслика, да ручонки коротковаты.
Боцман сжал в ладонях его шею и завалил воришку на спардек. Цилиндрик сучил ногами, махал руками, тщетно пытаясь отбиться.
— Эй, ты что творишь, салага! — драку на нашем увидел с соседнего катера рогаль Сивков. Он тоже дембель и помчался Цындракову на выручку.
Пора было вмешаться, ну и понятно, на чьей стороне. На юте между леерными стойками провисала цепочка, облегчая проход с катера на катер. Прежде, чем Сивков добежал до неё, я зацепил крючок за огон леера.
— Проход закрыт! — объявил запыхавшемуся дембелю. — Или посторонним вход воспрещён.
— Ты, сынок, вконец оборзел! — вращал Сивков цыганскими очами. — Подожди — кровью в отряде умоешься.
— Предпочитаю водой, папашка — не согласился я.
Слух о моём строптивом характере уже прошёлся по группе. Если в нашем звене было только три дембеля, и они погоды не делали, то в первом — целых семь штук. И там они задавали тон. Держали в страхе свою молодёжь и обещали в отряде поприжать нашу. Особенно меня — молодого да, видать, раннего. Об этом мне с удовольствием вещал Лёха Шлыков при нечастых встречах.
Сивков не решился на штурм. Правда, решись он, не стал бы препятствовать. Ввязался в драку, если б он напал на меня, или боцмана. Но биться со мной Сивков не стал. А за спиной на спардеке всё решилось не в пользу представителя команды дембелей. Цындраков хрипел:
— Пусти, боцман, пусти.
И это звучало, как просьба о помиловании — никаких угроз. Теслик ещё поартачился, изгоняя из души злобу, и швырнул Цилиндрика на палубу.
— Жри, сука, сам.
Он потянулся за кастрюлей, а Цындраков ударился в бега, справедливо полагая, что борщ придётся слизывать с самого себя.