Три небылицы за постой
Шрифт:
– Если ты пришёл сюда подневольно, то почему не плачешь, не кричишь, не убегаешь? – спросила его первая русалка.
– Если пришёл по собственному хотению, то почему без подарков дорогих? – спросила вторая.
– Если пришёл за серебром, то знаешь, что жизнью за это можешь поплатиться? – спрашивает третья.
Отвечает им Николка:
– Пришёл я сюда не подневольно, правда, и без подарков дорогих. Был я беден до нынешнего дня, а сегодня и вовсе стал нищим. Дом сгорел, коня моего украли. Осталась у меня одна только дудка-жалейка.
Достал он из-за пазухи жалейку и заиграл на ней плясовую. Подхватились русалки, закружились – видно, по нраву пришлась им эта музыка. Пляшут они без устали, неслышными тенями порхают над лугом, на ночном ветру платья да зелёные волосы развевая. Час играет им Николка, другой час пошёл, третий… А они всё пляшут и пляшут не останавливаясь. Ближе к рассвету чует он – совсем руки отнялись. Да и дуть в жалейку сил больше нет. Остановился Николка дух перевести, а русалки к нему подбежали, недовольствуют, серчают:
– Почему играть перестал? Или тебе не нравится, как мы пляшем? Или тебе серебро больше не нужно? Или боишься, что обманем?
– Пляшете вы – и сравнить не знаю с чем. Разве что, с облаками, плывущими в небе? И с серебром не обманете – знаю. Но не под силу ни одному человеку играть плясовую от вечерней до утренней зари!
– Нет! Не верим мы тебе! Не верим! – совсем рассердились русалки. – Мы тебе не понравились, вот и всё! И в наказание за это, мы забираем тебя на дно омута!
Обхватили его холодными руками, и повели к воде. Стал их просить Николка позволить ему сыграть напоследок ещё раз.
– Уж, коли суждено мне стать утопленником, то хотел бы сыграть самому себе заупокойную.
Отпустили они его, и заиграл он песню, да такую жалобную, что и небо тут же подёрнулось тучками, и стали падать капельки дождя. Заслушались русалки, стоят, боясь пошелохнуться. Больше чем плясовая понравилось им это. Говорят они Николке:
– Сыграй ещё такую же! Тогда не будем тебя в омут забирать.
А он видит, что до рассвета ещё не меньше часа. Начал он отговариваться, чтобы время потянуть: дескать, сразу-то и не вспомнишь. Вроде того, вот так, с кондачка, на ум ничего не идёт. Тогда сказала ему первая русалка:
– Если сыграешь песню не хуже прежней, дам тебе серебряный перстенёк с изумрудом. С тем, кому его подаришь, разлучить тебя никто уже не сможет, как бы ни старался.
– Будь по-твоему! – согласился Николка, и заиграл снова.
Вспомнил своё детство сиротские, все горести и обиды той поры. И снова слушали его русалки, боясь проронить хотя бы слово. Закончил он, а звёзды ещё только начали тускнеть понемногу. Заговорила другая русалка:
– Играй ещё! Дам тебе раковину речную, которая тебя от любой хвори, от любого яда спасёт. Стоит опустить её в кубок с отравленным вином, и оно тут же станет целебным.
И ей смог угодить Николка. Третья русалка пообещала ему три лесных орешка. Стоит съесть всего один из них, как на день вперёд будешь понимать язык зверей и птиц. И тогда заиграл ей Николка самую жалобную, самую сиротскую песню из тех, что знал. Стоят русалки, а из глаз у них слёзы как град катятся. И только закончил он, как откуда-то из-за леса донёсся утренний крик петуха. Огляделся Николка, а никаких русалок нет и в помине. Сидит он на том же самом пригорке, как будто с места и не трогался.
«Уж, не приснилось ли мне всё это?» – подумалось ему.
Поднялся он на ноги, и видит: там, где русалки свои слёзы роняли, лежит на песке у омута целая груда серебряных монет. Собрал он это богатство в заплечный мешок, и пошёл к деревне. Идёт, и чувствует – в кармане у него что-то лежит. Руку туда сунул, и достал подарки, обещанные русалками – перстенёк с изумрудом, пёструю речную ракушку и три орешка лещины. Шагает Николка по лесной тропинке, от радости ног под собой не чует – как же всё удачно обернулось! И жив остался, и богатства раздобыл, и волшебные подарки получил.
Видит он по дороге всякого лесного зверя и птицу, и разобрало его любопытство: а что, если испробовать действие волшебного орешка? А тут, как раз, на большой дуб уселись два старых ворона, завели меж собой свой, понятный только им разговор. А Николка быстренько орех съел, и тут же стал понимать то, о чём судачат вороны. Один ворон хвастается:
– Эх и славно я попировал нынче утром! За буераком у деревни почти дюжина палых коров валяется. Теперь туда и зверь бежит, и птица слетается. Всем хватит вволю насытиться.
– Отколь же нам такое счастье привалило? – удивляется второй.
– Вчера волк-оборотень порезал. Это мельник с речки Дрёмы. Он давно чёрным колдовством промышляет. А стадо порезать его подговорил атаман разбойников Карпило-Живодёр – мельник ему дядькой доводится. Мельник и избушку пастуха поджёг, и коня у него для племянничка украл…
– Ай, как славно получилось! – радуется второй ворон. – Ну, давай, брат, полетим туда, а то что-то я проголодался…
И, взмахнув крыльями, полетели они к буераку.
«Вот оно что! – изумился Николка. – Значит, это мельник был… Ну, погоди, оборотень проклятый! Рассчитаюсь я с тобой…»
Походит он к деревне, а там у церкви народ собрался, про Николку речи ведут. Дескать, и – такой он, и – эдакий… Иные кричат:
– Надо бы его в железо заковать и отвезти в царский суд, чтобы наказали его как татя и разбойника!
И тут подошёл к ним Николка, и, не тая обиды горькой, спросил:
– Эй, народ православный, разве это я, а не волк-оборотень без скотины вас оставил? Что же вы, ничего доброго не помня, огульно вешаете на меня всякую вину? А скажите, мужики, силой не обделённые, кто из вас в одиночку осмелился бы в поле с оборотнем сразиться? Молчите? То-то же! Всяк смел и отважен, когда уже лихо миновало. Ладно, не бранитесь и не горюйте. Нашёл я чем расплатиться с оскудевшими, кто без животины остался. Подходите, со всеми рассчитаюсь.