Три невероятных детектива (сборник)
Шрифт:
Мариус Бонне, Эдокси Аллар, Антонен Клюзель и Таша Херсон стояли поодаль, среди других представителей прессы, у оркестра, поблескивавшего на солнце медью труб.
Приникнув к глазку, фотограф запечатлел эту сцену. Раздались аплодисменты, приглашенные прошли садом к подножию башни, и лифты их поглотили. На первой платформе счастливым родителям должен был вручить денежную премию сам Гюстав Эйфель. Была половина четвертого.
Андре Майо все осточертело. Ни малейшего признака тени у северного входа, где он торчал с полудня. Он задыхался в своем плаще с капюшоном. Украшенный султаном шлем с красным плюмажем так сдавил череп, что
— Собачья работа, — бормотал он, провожая глазами стайку элегантных пышногрудых дамочек и не без злорадства представляя, как корсажи натирают им тело. Зато у них была возможность пойти в буфет у фонтана, а ему приходилось часами торчать здесь с пересохшей глоткой и пустым желудком. Об обеде нечего было и мечтать, ибо празднества такого рода обычно длятся по полдня. Только он собрался смахнуть капельку пота, дрожавшую на кончике носа, как вдруг заметил азиата в котелке. Тот с опаской к нему приближался, и Майо ни на секунду не усомнился, что это дипломат из восточной делегации. Чужестранец протянул ему бумажку, на которой красовались иероглифы, Майо пропустил его, даже не разобрав, было ли там что написано по-человечески.
Кэндзи поклонился, спрятал в карман визитную карточку «Торгового дома Ханунори Ватанабэ», поставщика эстампов и сувениров с Дальнего Востока, и направился в лифт. Он прошел сюда легко, как нитка в игольное ушко.
Выскочив из фиакра на вершине Иенского моста, Виктор припустил к башне. У него пересохло в горле от страха. Он чувствовал, что вот-вот произойдет трагедия.
Не слушая несущихся вслед ругательств, Виктор локтями пробивал дорогу в человеческом море, сдерживаемом заграждениями на приличном расстоянии от входа. С гулом толпы смешивались нестройные голоса духовых инструментов — их настраивали музыканты оркестра. Три десятка республиканских гвардейцев обливались потом в униформах, обеспечивая безопасность и прокладывая дорогу официальным лицам. Задыхаясь, Виктор вбежал в тамбур, где приглашенные должны были предъявить входной билет. Размахивая приглашением Гувье, он ворвался в лифт и встал там, зажатый с одной стороны трубой, с другой — большим барабаном.
В маленькой комнатке на третьей платформе, перед зеркалом туалетной кабины завязывал галстук мужчина лет шестидесяти. Он неохотно облачился в редингот, нахлобучил цилиндр и, критически себя осмотрев, обругал всю эту церемонию, из-за которой в нестерпимую жару ему пришлось вырядиться чучелом гороховым. Увы, уклониться не было ни малейшей возможности. Он прошел в гостиную, обставленную диванами и креслами. Из фотографий и бумаг, разложенных на круглом столе, выбрал снимок, с которого сиял белозубой улыбкой человек цветущего возраста, и прочел надпись:
Дорогой друг, я весьма польщен возможностью чествовать Вашу башню с помощью фонографа, который мы установим под открытым небом, в трехстах метрах, чтобы запечатлеть последний залп пушки, которых ознаменует закрытие Всемирной выставки 1889 года. В ожидании этой памятной минуты я продолжаю исследования по усовершенствованию моего кинетографа. Как вам хорошо известно, жизнь изобретателя лишь на 1 % состоит из вдохновения, а на 99 % — из труда.
Искренне Ваш,
«Что до труда, тут
Эстрада, задрапированная красным бархатом, возвышалась у входа во фламандский ресторан. Стояла такая жара, что выступавшие сокращали приветственные речи, чтобы сберечь силы для застолья, и энергично двигались к рядам стульев, но путь им преграждали лакеи в зеленых ливреях, — места предназначались для официальных лиц. Раздавались протестующие возгласы, в толпе возмущались, шелестели дамские юбки, а чуть поодаль зеваки от души посмеивались над этим, с позволения сказать, светским обществом.
— Графиня де Салиньяк с племянницей, эта девица — очень хорошая партия, — говорил один.
— Партия, может, и хорошая, но с виду — натуральная деревенщина! — отвечал другой.
— А вон тот яйцеголовый, что вытирает лысину, сняв цилиндр, — герцог Фриульский!
— А эта длинная, вылитая коза — Бланш де Камбрезис.
— А вот ее подружка, Адальберта де Бри, эта, говорят, похоронила трех мужей!
Виктор пробрался к самому подножию эстрады. Сверля взглядом толпу, он уже отчаялся найти ту, кого искал. Вдруг он увидел маргаритки среди угольно-черных цилиндров. Склонившись над блокнотом для эскизов, Таша лихорадочно водила по бумаге угольным карандашом. Неподалеку от нее тихо шептались Мариус Бонне, Эдокси Аллар и Антонен Клюзель. Виктор двинулся к ним. Внезапно его внимание привлек человек, который держался позади редакции «Пасс-парту», в самом углу ресторана, под гирляндами знамен, подвешенных на стенах с помощью деревянных панелей. Его галстук, завязанный бантом поверх рубашки, нелепым пятном выделялся среди темных рединготов.
Виктор медленно попятился. Щеголять в таком галстуке розового шелка способен только один человек: Кэндзи Мори.
Кто-то выкрикнул его имя:
— Мсье Легри! Э-ге-гей, мы здесь!
Эдокси махала ему рукой. Мариус, Антонен и Кэндзи одновременно повернули головы в его сторону. Один из троих поднял руку, подзывая его. У Виктора перехватило дыхание. Перчатки. На этом типе были толстые перчатки. Кто там вспоминал про перчатки?.. Кучер. Кучер в деле Островского! «Перчатки в такую жару…» Перчатки, чтобы предохранить себя от яда!
Виктор ощутил опасность. Он стоял, остолбенев. Это был он, он!
Затрещали аплодисменты, фанфары протрубили первые такты «Марсельезы», на трибуну поднялся Гюстав Эйфель. В толпе возникло движение. Воспользовавшись толкотней, Виктор стремительно бросился к Таша, но вдруг свернул направо, прошел по галерее и вышел на северную лестницу, ведущую на вторую платформу. Он преодолел несколько ступенек, даже не удосужившись оглянуться, так как был уверен, что тот человек не отстает от него ни на шаг.
«Давай, иди сюда, подонок, иди!»
Любой ценой увести его от Таша! Виктор сделал крутой поворот, сбежав по ступенькам и выйдя к сувенирной лавке. Бросив быстрый взгляд в витрину, понял, что человек в перчатках проглотил наживку. Теперь Виктору оставалось рассчитывать только на быстроту своих ног. Лифт прибыл с первого этажа, он вскочил туда, как только вышли поднявшиеся, и смешался с толпой. Над ухом прозвенел голосок:
— Мир тесен, не так ли, друг мой?
Виктор обернулся. Человек в перчатках улыбался ему, спрятав руки в карманы. Виктор заставил себя взглянуть ему в лицо.