Три нити
Шрифт:
Во дворце остались только двое богов, чьих имен я не знал. Один из них, длинноносый, как макара, и морщинистый, как черепаха, склонился надо мною. Его уши, оттянутые серьгами-булавами, спускались ниже груди; светлую, голую кожу на шее и щеках усеивали мелкие крапинки и пятна размером с перечное зерно; на макушке пробивалась редкая седая шерсть. Я вспомнил – на тханка так изображали чудовищ из южной страны, зовущихся «пепельными», «двузубыми» или «слонами».
– Можешь идти? – спросил он. Я хотел ответить утвердительно, но из горла вышло только сипение. – Ну ладно.
И снова меня подняли чужие лапы. Лха уложил меня на сгиб локтя, точно новорожденного, и остановился, провожая взглядом своих товарищей. Что-то щелкнуло, и большая корзина с вороноголовыми, шенпо и Чомолангмой заскользила вниз на разматывающейся веревке мутаг – та протянулась прямо у меня над головою, прикрепленная к толстой вращающейся оси,
Когда за порогом небесного дворца остались только ветер и тучи, бог-слон обратился к своему товарищу с головою снежного грифа.
– Вот уж никогда не думал, что здесь снова появятся дети!
Птичий бог покосился на меня круглым глазом; его изогнутая шея и лишенные жира щеки розовели сквозь белый пух. Моргнуло прозрачное веко; лха взмахнул длинными рукавами из зеленого шелка и спросил что-то на непонятном наречии.
– Мне-то откуда знать, – ответил слоноликий, пожимая плечами. – Пока отмою его, а дальше – посмотрим.
Сказав так, он развернулся и направился внутрь дворца, унося меня с собою! От страха я вцепился в его чуба; пальцы загребли обычную, мягкую ткань, пахнущую дегтем и сушеной травой, а не дым или воздух. Это немного успокаивало… хотя не то чтобы очень.
Вход в Коготь преграждала стена – не слишком высокая, локтей в десять. Ее поверхность усыпали осколки синих, зеленых, бледно-лиловых самоцветов, поблескивавших даже в зимнем сумраке, а впереди возвышался идол Железного господина в обличье внешнего защитника, с бычьей головой на мощной шее. Правда, выглядел он совсем не так, как в земных лакхангах: ни тебе развевающейся гривы, ни шерстяных завитков-шриватса 59 на груди! Бог не танцевал на трупах врагов, не пил кипящую кровь из капалы, не воздевал в воздух грозное оружие и даже ваханы лишился; вместо нее он восседал на троне из грубого, покореженного валуна с зеркальными вкраплениями железа на бурых боках. Кулаки, сжимающие аркан и булаву, соприкасались на груди в неизвестном мне жесте; острые рога подымались надо лбом, как плечи туго натянутого лука. Странно, но у подножия идола не было ни масляных торма, ни чаш с водой и подношениями; не горели курильницы с сангом; пустыми стояли трехногие жаровни для белых и красных даров. Только ветер, врывающийся в распахнутые ворота Когтя, намел к трону пригоршни колючего снега. Мне стало жаль истукана, хоть простыть ему и не грозило.
59
Завитки волос на груди, благоприятный символ. Встречается в изображениях разных божеств.
– Почему слуги не убирают снег? И не приносят жертвы? – спросил я слоноликого. Тот сначала уставился на меня, потряхивая жилистыми ушами, – наверное, удивился, что я вообще могу разговаривать, – а потом ответил, чудно растягивая звуки:
– Какие слуги, малыш?.. Будь моя воля, я бы его вообще выкинул.
От такого святотатства – да еще и от бога! – дар речи снова покинул меня.
В стене, заслоняющей путь, не было ни замков, ни дверей. Я думал, мы с богом взлетим или пройдем прямо сквозь нее, но оказалось, что преграду можно обогнуть, просто свернув в незаметную нишу. И вот, перед нами открылась глотка дворца – галерея длиною где-то в пятьдесят шагов. Здесь не было ни окон, ни масляных ламп; рассеянный свет шел только от дальней стены, сплошь выложенной окрашенным стеклом. Я видел похожие штуки в Бьяру, в окнах богатых домов, но там было пять-шесть пестрых стекляшек, а тут – тысячи! Внизу, у самого пола, узор походил на волны и водовороты, но чем выше я поднимал взгляд, тем яснее в нем проступали изгибы змеиного тела. Прямо по ним скользила узкая лодчонка; воин в ней, – такой маленький, что ни лица, ни доспехов не разглядеть, – вонзал копье в чешуйчатую шею врага; и хотя его оружие было не толще щепки, чудище разевало пасть в беззвучном крике. У самого потолка, над лодкой и змеем, горело красное, лишенное лучей солнце… А ведь я знал эту историю! Разве это не первое деяние Железного господина – борьба с великаншей-Лу по имени Джараткара, из рода Васуки? Ишо так и говорил, что Эрлик поразил ее в основание черепа; и Коготь похож на лодку с приподнятым носом! Я хотел спросить слоноликого, верно ли догадался, но не успел и хвостом махнуть, как мы уже миновали галерею и очутились в месте, которого не видали и сами почжуты!
Много чудес ожидаешь от жилища богов: рек меда с берегами из шо, гор золота и земли, покрытой янтарем и лазуритом, подносов с рисовыми пирожками и дымящимся нежным мясом, кувшинов драгоценной амриты, стай дри-за, питающихся запахами небесных музыкантов, чьим лютням вторят неумолкающие певчие птицы… Ничего этого не было здесь. Вместо этого мы вошли в просторный зал с прозрачными стенами, пронизанными темными, ветвистыми прожилками; те казались живыми, как крылья насекомого или потроха с сосудами, полными крови. Отсюда можно было увидеть и пасмурное небо Бьяру, и череду белоголовых гор на западе и востоке, и падающий снег – розовый, как лотосы на переднике злосчастного Ишо. А ведь снаружи Коготь был непроницаем для взгляда! Значит, боги могли наблюдать за нами, оставаясь невидимыми…
Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга высились столпы из стекла или хрусталя, в дюжину обхватов шириной. Они подпирали потолок, весь покрытый золоченой резьбой: многовесельными ладьями, кобрами, скорпионами и звездами, составленными в незнакомом порядке. В самом зале был разбит сад, давно запущенный и одичавший: жгучая крапива льнула к подолу лха мохнатыми бледными листьями; кусты гла цхер качали коралловыми серьгами несобранных ягод; поодаль среди густой осоки прятался затянутый ряской пруд. И всюду, куда ни глянь, росла сорная трава, усатыми колосьями похожая на ячмень или пшеницу, а чернотой – на воронов Бьяру! А еще здесь были деревья, даже зимой не сбросившие листву: сердцевидные гранаты и румяный миробалан, рыжая, как рдеющий уголь, хурма и лиловые фиги… Спелые плоды так и просились в рот! Я не удержался и сорвал один – круглый, с тонкой кожицей, похожий на застывший от холода мед.
– Не ешь здесь ничего, – тут же велел слоноликий.
– Почему?
– Потому что, – отрезал тот. Что поделаешь! Повертев сладость в пальцах, я швырнул ее в заросли сорняков и, чуть робея, спросил:
– А где все остальные боги?..
– Спят, – коротко ответил мой провожатый.
Сад заканчивался еще одной стеной, поросшей девичьим виноградом. Перед слоноликим она разошлась сама собою, пропуская нас дальше. Внутреннее убранство дворца живо напомнило мне о старой гомпе Перстня: стены здесь были такие гладкие и белые, будто их выточили из цельного куска камня, что зовется «шо богов» и рождается в горах из нетающего снега. Под потолком горели холодные, бездымные огоньки; должно быть, драгоценности, украденные богами во времена Махапурб из подземных городов Лу! Но толком рассмотреть чудесные светильники не удалось: бог внес меня в просторную комнату, заполненную множеством странных вещей. В дальнем углу притулился стол для письма, заваленный стопками табличек, свитками в резных футлярах и даже дорогими бумажными книгами. Вдоль стен тянулись полки с бесчисленными ларцами, мешочками и сосудами – узкими и вытянутыми, как пальцы, круглыми и плоскими, как лепешки, остроконечными, как стрелы, толстобокими, как ступы для цампы, с ручками и без, с длинными носами и вовсе без носов. По левую сторону на полу лежало несколько длинных, полых внутри предметов, вроде обитых серебром сундуков; посреди комнаты на единственной кривой ноге стоял еще один стол. Вот только он был слишком высоким и узким, чтобы расставить на нем пищу, и слишком покосившимся, чтобы писать… а еще сверху над ним по-паучьи свешивались крючья, тесаки и кинжалы, оплетенные упругими сосудами. Те уходили куда-то в потолок – наверно, там располагалось сердце этой странной твари.
Не успел я оглядеться, как бог опустил меня прямиком в блюдо.
– Снимай-ка одежду и обувь, – приказал он, натягивая на лапы перчатки из какой-то прозрачной и очень липкой ткани. Пальцы у него были безволосыми, как у ученицы лекаря, осматривавшей когда-то дядю Мардо, и с остриженными под корень когтями. – Вонь от тебя, как от навозной кучи… Не перестаю удивляться – и как у народа, произошедшего от сед, настолько отбило обоняние?
Я не знал, кто такие сед, но понял, что лха недоволен. Мне бы, конечно, следовало испугаться, но страхов на сегодня и так было многовато. Поэтому я покорно стянул чуба, штаны и сапоги и стал терпеливо дожидаться, пока слоноликий разведет под посудиной огонь, накроет меня крышкой, потушит и съест. А вместо этого на голову вдруг обрушился поток кипящей воды, заставив меня взвыть.
– Что, слишком горячо?
– Я облысеюууу! – в отчаянии выкрикнул я. Может, мне и предстояло стать блюдом на чужом столе – но почему нельзя было умереть красивым? – От горячей воды волосы выпадают!
Лха наморщил лоб и вдруг оглушительно хрюкнул длиннющим носом, а потом и вовсе схватился обеими лапами за затылок, будто намеревался стянуть с морды кожу. И точно! Его щеки и подбородок вдруг отделились от основания. Я вцепился в край блюда, приготовившись увидеть грозное обличье божества – череп, покрытый влажным красным мясом, с болтающимися на нитках нервов глазами… Но вместо этого увидел сову.