Три осколка луны
Шрифт:
Огарков недоуменно покачал головой:
– Великолепная загадка.
– И что вы думаете об этом? Каким может быть ответ?
– Я же не компьютер, уважаемый Петр Петрович. Я всего-навсего человек. Оставьте мне телефон, я позвоню вам. Только так… Идет?
– Хорошо. Я буду очень надеяться на вас.
Огарков улыбнулся:
– Надейтесь… Почему у меня такое чувство, что эта история не просто загадка?
За пять минут до окончания рабочего дня в кабинет Гордеева вошел детектив Зорин – беззвучно, точно кот, собравшийся на охоту
– Три дня прошли, Петр Петрович, я готов отчитаться, – уверенно положив локти на стол, сказал он.
– Слушаю вас внимательно.
– Кстати, у вас курить можно?
– Пожалуйста.
Зорин вытащил пачку «Кэмела», а вместе с ней и ключ с плоским брелоком.
– Не сдал в офисе – терпеть не могу оставлять его там, – объяснил он. – Охранники – олухи. Кто захочет порыться в моих делах, легко это сделает.
Гордеев терпеливо ждал, когда тот выговорится. Щелкнув все той же красной зажигалкой, извлеченной из пачки, Зорин улыбнулся:
– Носится ваша жена и впрямь быстро. На трассе она бы ушла от меня, но не в городе. Когда же она спешивается, то становится совсем другой. Ходит точно слепая. Иногда мне казалось, что – не приведи Господи, конечно, – она вот-вот угодит под колеса. Так вот, меня заинтересовало сегодняшнее утро. Ваша жена вошла в дом двести сорок шесть по улице Пушкина, какая квартира, не знаю. Но думаю, нас интересует именно дом. Новый, в нем двухэтажные квартиры. Я ждал ее долго, около трех часов. Она вышла оттуда… весьма счастливая, с блеском в глазах, села на своего жеребца и поехала домой… Мне остается составить список жильцов этого подъезда. Думаю, при ближайшем рассмотрении нетрудно будет определить, кто принимал в гостях вашу супругу. – Зорин многозначительно улыбнулся, звонко цокнул языком. – Мне продолжать следить дальше?
– Да, и прошу вас, не попадайтесь ей на глаза. У Евы очень хорошая зрительная память.
Детектив вновь улыбнулся, на этот раз снисходительно:
– Нет проблем.
В ближайшее воскресенье, когда Ева исчезла без предупреждения, а он не осмелился спросить, куда она отправляется, ему позвонил закадычный друг Женя Савин и пригласил на хоккей. Они выпили во время игры, Женя орал во всю глотку, размахивал руками, а Петр сидел, тупо уставившись на поле, ничего не замечая и не слыша воплей разошедшихся болельщиков.
Женя то и дело толкал его в бок, громко говорил что-то, горячо объяснял, но все, что видел Гордеев – боковое ограждение напротив. Что-то очень знакомое видел он в нем, а именно в рисунке, изображавшем стоявшего на задних лапах медведя. Но что же необычного было в рекламе предтеченского пива «Медвежье»? Наконец он понял, и догадка поразила его. Ему открылось то самое место, что вошло в кадр на снимке в доме Евы, где она – на ледовом поле: сидит в плетеном кресле, в джемпере, кепи, в коньках и улыбается фотографу. Разве что на том снимке фон расплывчат, почти стерт. Но медведь, стоящий на задних лапах, остался. Он не мог ошибиться! Ева солгала ему, что фотография сделана в другом городе. Может быть,
– Ну вот наконец-то в глазах блеск появился! – прокричал ему на ухо Женя Савин. – Смотри, как наш вратарь шайбу ловит! Молодчина!
Итак, дядя фотографировал любимую племянницу именно в Предтеченске, на этом льду, где сейчас дрались за победу две хоккейные команды. Но зачем было скрывать? Что за игру они ведут на пару: его прекрасная жена Ева и самый ненавистный человек – ее дядя? И кто он, Петр Петрович Гордеев, в этой игре?
Еве он ничего не сказал. Обличения, возможно, негодование только навредят делу. Она бы закрылась.
Что он должен был скрывать пуще всего остального, так это свои болезненные подозрения. И не так давно проснувшийся страх.
В понедельник на работу позвонил детектив Зорин и заговорщицким голосом сказал, что у него есть новости. Он приехал к Гордееву к концу рабочего дня и, как всегда, расположился напротив хозяина кабинета со своей пачкой «Кэмела».
– Ваша жена вновь была в том самом доме, номер двести сорок шесть по улице Пушкина, – обкуривая Гордеева, начал он. – Но на этот раз я знаю, в какую квартиру она заходила. Знаю практически на все сто.
– В какую же?
– Номер сорок два, четвертый этаж.
– И кто живет в этой квартире?
– Я отвечу на ваш вопрос, но вначале скажите: ваша жена – театралка?
Гордеев пожал плечами:
– Скорее да, чем нет.
– Что она предпочитает: оперу? драму?
– Скорее драму.
– И часто она там бывает?
– К чему вы, собственно, ведете? Мы с женой считаем, что не обязательно проводить все время вместе, точно привязанные друг к другу. Иногда можно отдохнуть и порознь. Она может пойти в театр или к подруге. – Зорин понимающе кивал. – А я с друзьями на футбол, потому что сам не театрал. У каждого свои интересы. В этом нет ничего странного, понимаете? Такая свобода идет от уважения друг к другу.
– Я все понимаю, абсолютно все. В квартире номер сорок два живет один из ведущих актеров драмы, Игорь Платонов. Высокий красавец-брюнет. – С многозначительной усмешкой Зорин затушил окурок в предложенной ему пепельнице. – Один из его соседей, кстати, милейший человек, сказал мне, что этот самый Платонов – а ему, заметьте, тридцать три года – настоящий сердцеед, просто акула во всем, что касается слабого пола. Женщины, часто юные девочки, к нему ходят ежедневно, бывает очень шумно, что ни день, появляются новые. Даже по ночам выкрикивают его имя под окном. Сосед, кругленький человечек лет под шестьдесят, улыбчивый, забавный, которому завидно, наверное, до смерти, был готов рассказывать о похождениях звезды театра долго, но тут вмешалась какая-то старуха. Проходя мимо и едва уловив суть разговора, она немедленно встряла в разговор: на чем свет стала костерить Платонова и «его шлюх», которые заливаются под его окнами, а значит, и ее. Она живет на третьем этаже – под драматической звездой. Приняла меня за участкового, представляете?
Конец ознакомительного фрагмента.