Три повести о любви
Шрифт:
«Ах, вот что!» — протянул Ипатов.
«Ох, как трудно было сообразить!» — не унималась она.
«Для этого надо было иметь по меньшей мере среднее архитектурное образование», — все еще сопротивлялся он.
«А такое бывает — среднее архитектурное?» — вдруг заинтересовалась она.
«Не знаю, может быть, и бывает», — ответил он. Впервые, разговаривая со Светланой, он не чувствовал никакой скованности.
И опять, как тогда на Театральной, его неожиданно обожгла сладостная мысль: неужели все это не во сне? Он стоит рядом с этой фантастической красавицей и вот так
Словно угадав его мысли, Светлана вдруг сказала:
«Долго мы так будем стоять?»
Ипатов, улыбнувшись, пожал плечами: разве это зависит от него? Он-то готов стоять хоть до утра…
«Ну что ж, зайдемте!»
Не ослышался ли он? Она зовет его в гости? И если бы не снисходительный тон, прозвучавший в ее приглашении, он бы ни за что не поверил. Да и поверив, растерянно смотрел на нее.
«Что с вами?» — насмешливо поинтересовалась она.
«А это удобно?» — спросил он.
Она вдруг улыбнулась и протянула руку:
«Очень!.. Идемте!»
С бьющимся сердцем Ипатов прошел вслед за ней в подъезд. В вестибюле было пусто, холодно и гулко. Крутой спиралью взлетала вверх лестница.
«Вон, вон там мы живем! — заглянула она в пролет снизу. — Под самой, под самой крышей!
«Как боги на Олимпе!» — заметил Ипатов, ступив на лестницу.
Оказывается, Светлана тоже знакома с земными трудностями. Шагая рядом, она жаловалась:
«Только нам, в отличие от богов, приходится спускаться на землю ежедневно. А иногда по нескольку раз в день. Мне-то ничего, а папа и мама, пока поднимутся, совсем задыхаются».
«Неужели вам, — и тут Ипатов смутился, — не могли дать что-нибудь пониже?»
«А это временное жилье, — отрезала она. — Нам в течение месяца обязаны подобрать хорошую квартиру. Папа предупредил в исполкоме, что если они будут тянуть резину, он доложит самому министру. Они с папой старые друзья».
Ипатов и Светлана поднимались легко, не замечая ни крутизны, ни длинных лестничных маршей. Один за другим оставались позади каменные круги лестницы.
«Обратили внимание?» — спросила Светлана.
«На что?» — не понял он.
«Наша лестница все время кружится в вальсе!»
«И правда! — согласился он, восхищенный поэтичностью этого неожиданного сравнения. — Вечный вальс!»
И вдруг лестница внезапно оборвалась, и они очутились на последнем этаже. В руках у Светланы звякнули ключи. Ее дверь была первой справа, первой справа…
Это он сейчас вспомнил — тридцать пять лет спустя. Когда улыбающийся бандюга вначале только приоткрыл, а затем широко распахнул дверь, Ипатов стоял рядом с пролетом. Он, кажется, даже почувствовал за спиной его пустое и холодное дыхание. Нет, тогда, наверно, он ничего не почувствовал. Это пришло потом, когда он все узнал…
А в то — первое — его посещение дверь почему-то не отпиралась: капризничал верхний — английский — замок. Мешала Светлане и сумка, все время сползавшая с плеча. Она скинула ее, сунула Ипатову:
«Подержите!»
Он то и дело порывался помочь.
Наконец она сдалась:
«Попробуйте вы».
Он посильнее нажал, в замке щелкнуло, и дверь
Светлана мигом оценила это:
«Сразу видно: дело мастера боится!»
«Ну какой я мастер!» — смущенно ответил Ипатов.
Она шутливо заметила:
«Смотрите, чрезмерная скромность настораживает!»
И тут на него неожиданно нашло:
«Правильно, что настораживает: таких нахалов, как я, еще поискать надо!»
«Спасибо за предупреждение!» — улыбнулась она, легко справившись с нижним — врезным — замком.
Они вошли в большую прихожую, всю заставленную старинными вешалками, трюмо и шкафчиками.
На стремянке стоял поджарый, небольшого роста человечек в пижаме и прилаживал к стене дорогой, из бронзы и хрусталя, светильник.
«Па, ты чего там мастеришь?» — спросила Светлана, сбрасывая шубку.
«Да вот бра хочу повесить к завтрашнему дню», — ответил тот тихим, очень тихим голосом.
Ипатов вежливо поздоровался и повесил свое тяжелое бобриковое пальто.
Отец Светланы уныло посмотрел на гостя, что-то пробормотал себе под нос и отвернулся.
«Не понравился, — сразу решил Ипатов. — Или привык. Сколько у них, наверно, перебывало нашего брата — дочкиного вздыхателя! Надоели, видно, хуже горькой редьки!»
Пройдя в следующую комнату, Ипатов так мысленно и ахнул: подобной роскоши в личном пользовании он еще не видел. В Германии, когда наступали, правда, нагляделся, но то были замки и особняки немецких аристократов, покинутые в спешке их владельцами. И здесь тоже все было, как говорится, по высшему разряду: черное дерево, инкрустированное бронзой и костью, кожаные кресла, огромные вазы и картины в золоченых рамах. Толстые ковры на полу скрадывали шаги. За зеркальными стеклами обоих буфетов вызывающе и надменно красовались столовые и чайные сервизы. Под стать этому великолепию были и декоративные тарелки с какими-то готическими надписями и гербами. А также здоровая кабанья морда, нацеленная прямо на входящих. Через приоткрытую дверь было видно, что и в соседней комнате тот же немыслимый шик. «Что ж, — подумал Ипатов, — люди много поездили, и деньги были, чего же не купить?» И все же он растерялся среди этой невероятной роскоши, не зная, куда стать, куда сесть.
«Вот в такой тесноте и живем», — пожаловалась Светлана.
«Да, тесновато», — неуверенно поддакнул Ипатов.
«Я — сейчас, — сказала она, направляясь в соседнюю комнату. — Садитесь!»
«Ничего, я постою!» — ответил он.
«Не бойтесь, садитесь!»
«Честно говоря, тут страшно сесть», — признался Ипатов.
«Тогда садитесь вон на тот пуфик — он у нас Золушка! Не этот, а рядом!» — подсказала она.
Ипатов осторожно сел. Теперь он остался один в комнате. Откуда-то доносились приглушенные голоса. А может быть, просто говорили шепотом, чтобы он не слышал? О чем они? Корят Светлану за то, что привела его? Или выспрашивают ее, кто он и откуда? Или время обеда, и они не знают, садиться ли за стол с ним или без него? Если об этом, то зря беспокоятся. Хотя с утра во рту у него не было маковой росинки, он все равно откажется пообедать. Конечно, если они будут настаивать, придется…