Три розы
Шрифт:
Стипл готов был рвать на себе волосы, его охватило отчаяние. Он терпел огромные убытки, и все из-за этой мисс Женевьев. С помощью уморительной мимики он пытался заставить ее спеть что-нибудь погорячее, побравурнее, но безуспешно.
Она не обращала на него никакого внимания и продолжала вгонять салун в тоску и раскаяние. Один из слушателей, всхлипывая, попросил, чтобы она снова спела песню про маму. Стипл в ужасе затряс головой, но Женевьев не могла не выполнить столь трогательной просьбы, и бедняга смирился.
Когда она закончила, все хлопали и плакали. Гарри Стипл, неожиданно для самого себя и к вящему своему негодованию, тоже разразился слезами.
В горле у Женевьев першило, дыхание перехватывало… Она решила спеть еще одну, последнюю, песню и потом уйти. Девушка вложила всю душу в эту сладостную духовную песню. Это была любимая песня ее отца. Она так понравилась слушателям, что они топали ногами и что есть силы хлопали в ладоши.
Взяв самую высокую ноту в последнем стихе, Женевьев случайно взглянула на открывшуюся дверь салуна и вздрогнула, увидев, как внутрь протиснулись трое мужчин.
Один из них был Эзекиел Джонс.
Женевьев похолодела. Ее голос замер так резко, будто кто-то разрезал его лезвием бритвы. Взгляд снова метнулся на Эзекиела, и девушка почувствовала себя в западне. Она уставилась в его пылающие дьявольским огнем глаза и не находила в себе сил не то что повернуться и уйти, но даже пошевелиться — страх парализовал ее, словно кролика, на которого смотрит змея. Казалось, прошла целая вечность. Женевьев непроизвольно сжала кулаки, но по-прежнему могла только стоять и смотреть, как Эзекиел медленно прокладывает себе дорогу сквозь толпу. «Бежать, бежать!» — билось в голове Женевьев, и, выйдя наконец из оцепенения, она рванулась к Адаму, но вдруг остановилась.
Он увидел в ее глазах панику, шагнул к ней и поднял ружье, сверля взглядом толпу, чтобы отыскать скрытую угрозу.
Нет, она не должна искать у него защиты. Она не имеет права подвергать его такой опасности. Эти проклятые койоты догнали ее, а он, несомненно, попытается сделать все, чтобы ее защитить. Женевьев была уверена, что Эзекиел способен уничтожить его. Нет-нет, она не может рисковать жизнью Адама!
Задрожав, девушка бросилась бежать. Ее шляпа слетела и упала на сцену. Стоявший неподалеку Стипл попытался было схватить Женевьев, когда та проносилась мимо, но она оказалась проворнее, и он так и остался стоять с разинутым ртом.
Дорожная сумка Женевьев лежала на стуле рядом с клозетом. Она схватила ее и выбежала через заднюю дверь в переулок, повернула раз, потом другой, пытаясь вспомнить дорогу к конюшне.
Она слышала, как Адам, рванув дверь, зовет ее, на мгновение заколебалась, но тут же завернула за угол и скрылась. Адам, уверенный, что Женевьев побежала в конюшню, намереваясь вскочить на лошадь и умчаться из города, побежал за ней, но, услышав, как позади звякнул звонок открывшейся двери салуна, быстро прыгнул в тень за груду корзин.
Кто-то из толпы в салуне насмерть перепугал Женевьев, и Адам хотел выяснить, кто и почему. Он не волновался, что девушка убежит от него: даже если она уедет из города, он ее догонит — ночь лунная, и найти Женевьев будет нетрудно.
Очень скоро его терпение было вознаграждено. Три самых мерзких типа, которых ему когда-либо доводилось видеть, неспешно проследовали мимо. Двое — массивные и неповоротливые — наверняка были наняты третьим — невысоким мужчиной, шедшим за ними и одетым как государственный деятель на похоронах. Когда он остановился у входа в переулок, чтобы закурить сигару, они тоже встали, поджидая его.
— Вы хотите, чтобы я погнался за ней, преподобный? — спросил самый высокий.
— Незачем, — ответил преподобный с акцентом, тягучим, как южный кленовый сироп. — На сей раз эта сука от меня не скроется, — протянул он нараспев. — Я ведь уже говорил тебе, Херман: Господь укажет мне путь.
— Да, преподобный, вы это говорили мне, — согласился Херман.
Он передвинулся, и в лунном свете Адам хорошо рассмотрел его лицо: нависший над бровями низкий лоб, кривой нос, несомненно, не раз сломанный в драках, отвратительные шрамы на щеках явно были результатом поножовщины. Напарник Хермана мало чем отличался от него.
— Что мне и Льюису с ней сделать, если она откажется к вам вернуться? — спросил Херман.
— Может, отделать ее как следует? — шагнув вперед, нетерпеливо предложил Льюис.
— Этого-то я и жду, — проблеял преподобный. — Идите, мальчики. И помните: Господь помогает тому, кто помогает себе сам.
Он кивнул приспешникам, отошел и свернул в боковую улочку.
Адам бесшумно миновал салун и гостиницу, но потом свернул и почти наполовину сократил путь до конюшни.
Он тихонько скользнул внутрь и запер за собой двери. Он услышал Женевьев раньше, чем увидел ее: пытаясь оседлать кобылу, она тяжело дышала.
— Убегаешь от кого-то? — спросил Адам.
Она подпрыгнула, взвизгнула и начала испуганно озираться, пока наконец не поняла, что, Адам у нее за спиной. Женевьев казалось, что от страха ее сердце разорвется.
— Ты испугал меня… — переведя дыхание, сдавленным шепотом проговорила она.
— Ты и так была напугана.
Он мягко взял ее за плечи и отодвинул в сторону, чтобы оседлать ее кобылу. Он работал быстро и спокойно.
Женевьев подняла с земли свою свернутую дорожную постель и молча стояла, ожидая, что он потребует объяснений.
Но Адам ни о чем ее не спрашивал. Закончив, он повернулся к Женевьев, увидел скатку с постелью и предложил оставить ее здесь.
— О Господи, нет! — выкрикнула она. — Лучше привяжи ее к седлу.
Адам вошел в соседнее стойло и быстро оседлал своего жеребца. Женевьев пошла за ним, держа постель в руках.
— Ты не можешь ехать со мной, — решительно заявила она.