Три сердца, две сабли
Шрифт:
Слезы блеснули в ее глазах.
– Я вовсе не желаю знать, кто из вас кто на самом деле! – проговорила она, уж едва сдерживая рыдания. – Я знаю только одно: вы – два героя моей судьбы, спасшие мою честь… и вы… вы оба… вы – два негодяя, разбившие мое сердце! – Она тихо ахнула, закинула голову, вздохнула с трудом и сдержалась, и заговорила вновь со всею неумолимой силою Немезиды: – И я клянусь вам: я тотчас убью первого, кто поднимет свое оружие. – Она направила пистолет в просвет между нами. – Клянусь: убью! Рука моя не дрогнет! А потом я постригусь в монашки и буду оплакивать до конца дней свою жизнь. И сделаю я то назло тому из вас, кто останется в живых. Вам вполне ясны мои намерения, господа?
– О да! – воскликнули мы хором.
– Уж если вы, по упрямому своему благородству, не мыслите избегнуть соперничества, – продолжала она, – то уж не разменивайте его на гроши. Желаете Божьего суда – вот он, близ… Сама судьба предоставляет его вам. Бонапарт говорил о грядущей великой битве под Москвою. Сойдутся две ваши армии… Вот он, Божий суд. Идите в открытое поле, а не укрывайтесь постыдно в чащобе, коли уж вы все такие благородные и отчаянные. Идите и сражайтесь друг с другом под ясными небесами, на виду у всего мира. А там как Господь решит.
Полина Аристарховна перевела дух, зажмурила глаза и горестно покачала головою:
– Да ведь и поле грядущей брани неподалеку. И пешком можно к вечеру успеть, не то что верхом. Рукой подать до Бородино.
– Бородино… – откликнулись мы эхом.
И оба разом кинулись на колени перед нашей богиней. О, что мы ей наговорили катавасией, даже передать не могу! Не упомнил, как в беспамятстве был в те мгновения!
Так я и покрыл поцелуями ее руку, вооруженную пистолетом. Я прикасался к ней губами, отводя в сторонку смертоносный ствол. Рука Полины Аристарховны была не теплее оного. Евгению же досталась другая ее рука, безоружная.
– Оставайтесь здесь, – повелела Полина Аристарховна, кусая губы. – Коней вам приведут сюда. Я не желаю, чтобы вы возвращались в дом, пути не будет. Прощайте! Я буду за вас молиться! За обоих!
Мы поднялись, проговорили нестройные слова прощания. Она поглядела на Евгения, поглядела на меня, больно прикусила губу… тотчас отвернулась от нас и стала удаляться.
Мы стояли и молча смотрели ей вслед, пока она не скрылась среди дерев.
Я услыхал знакомый шуршащий звук металла. Евгений первым убрал свою саблю в ножны. Я убрал свой клинок. Мы повернулись друг к другу.
– Невероятно! – с необычной, как бы робкою усмешкой тихо проговорил Евгений. – Будто сон.
– Точно. То был чудесный сон, – кивнул я в ответ.
– Бородино? – произнес Евгений поистине магическое слово.
– Бородино, – подтвердил, принял я. – Там просторное поле, будет где развернуться…
Евгений задумчиво поиграл желваками, кивнул.
И вдруг что-то произошло с нами, чего поныне объяснить не могу. Будто Ангел-хранитель мой толкнул меня к врагу моему. Я шагнул. Евгений со взором, чем-то удивленным, словно исподволь шагнул навстречу… И вдруг мы коротко, порывисто обнялись.
– Ведь она уже молится за нас, спесивцев, – шепнул я ему в ухо.
– О! – ответил Евгений легкой, дружеской усмешкой, иного и быть не могло. – В сию минуту я готов в то поверить….
Заключение
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В день великой битвы Полина Аристарховна сугубо молилась за нас обоих пред Смоленской иконою Божьей Матери.
Так и молилась она, пока не стихли волны канонады, докатывавшей и до ее имения:
– Пресвятая Мати Дево, спаси и сохрани рабов Твоих, Александра и Евгения, избави их от кровей и даруй им примириться живыми еще в мире сем, а не на Страшном Судище Сына Твоего...
В пламени, дыму и грохоте Бородинского сражения непрестанно искал я глазами Евгения, чудился мне он в каждом наступавшем на меня французе… Но не суждено нам было сойтись, Господь развел нас и обоих оставил в живых, по горячим молитвам нашей чудесной заступницы. Не сомневаюсь, что она вымолила нас, обоих негодяев, и Евгений жив и здоров по сию пору, даже если побывал потом в битве при Ватерлоо. В том, что он не оставил своего императора, я тоже ни на миг не сомневаюсь.
Спустя неделю, увы, скончался от горячки, развившейся кругом раны, и беззаветный «лыцарь» Пашка-кузнец. Последние его слова были: «Слава Богу… зато как постоял, как постоял!»
А летом следующего года удалось мне выполнить данное Полине Аристарховне обещание – дать ей урок рисования. И не один. Батюшка ее скончался осенью, успев благословить нас.
…И как желал бы я узнать, чему так загадочно улыбался Евгений, когда пришел со своей саблей на место нашей дуэли! Мог ли он нарочно наделать в доме шума, выдать себя?
Супруга моя уверяет, что действительно услышала шум и заметила Евгения торопившимся из дома. По ее словам, он явно избегал встречи с кем-либо, и по его повадке можно было судить, что прощаться с хозяевами он не намерен. Полина Аристарховна почуяла неладное и тайно устремилась за ним… а пистолет, клянется, прихватила с собой на всякий случай – в лесу подле имения уже и чужие, и свои казались ей опасны.
Мечтаю я вновь посетить Париж, пройтись по местам моей «живописной юности» и попытаться разыскать Нантийоля…. и уж тогда непременно добиться от него признания. Нам есть что поведать друг другу. А может, напротив, столкнемся мы и непременно обнимемся на родной для обоих Мойке… Однако то будет совершенно иная, новая история, как любят обещать заядлые сочинители, приравнять к коим я себя отнюдь не могу.
КОНЕЦ