Три сестры. Диана
Шрифт:
— А что ж ты его не потребовала, правильная такая? — вскочила Евдокия, разозлившаяся от послышавшихся вокруг смешков. — Или у самой рыльце в пушку? Разногласия! Ишь ты! Да все мужики теми разногласиями по самые уши! Вон, у Саньки Мартынова, и свои дети на него похожи, и соседские. И Юрка Юночкин с соседней улицы вообще на одно лицо. И никто не бегает, своё место знают! А тут поди, как ребёнок на чужих руках растёт, пока ты с важным видом про задачи партии рассказываешь, что муж брошенный был. А тут чего? Тань, ну ты чего молчишь? У тебя вон, раз в полгода Лёнька с такими же разногласиями, только вместо денег, когда
— А ты к моему Лёньке и в мою семью не лезь, без тебя разберёмся! Куда пожаловаться я и без тебя знаю, а раз нп жалуюсь, значит нет у тебя прав нарекания высказывать! — поднялась та самая Татьяна. — Я так скажу, по простому. Прежде, чем кругом порядки наводить, у себя уберитесь. На вид мы Дине Тимофеевне поставить ничего не можем, а остальное, не чужого ума дело. Что касается школы… Да вреда точно не будет, мож и правда кто из ребят в люди выбьется. Только чего ж вы со школы начинаете? Кто ж поле с середины засаживает? А у многих и на самом деле, кроме как на старших детей и оставить не на кого. Семилетки за пяти и трёхлетними смотрят. А у Лиды шестилетний сидит годовалого качает, а она за день десять раз с поля домой бегает.
— Вот видите, Николай Игнатьевич, значит, чтобы в школе ученики были, начинать надо с садика, — попыталась улыбнуться я, внешнее спокойствие и уверенность давались мне не просто.
— Заявку мы конечно отправим, но вот согласуют ли? — задумался наш секретарь.
— Вот и придётся показывать чем я занималась, пока у меня муж брошенным дома сидел, — невесело хмыкнула я.
Глава 12
— Дина, да брось ты, — уже не в первый раз заводила разговор Борисовна. — Три недели прошло, а ты всё чужие злые сплетни перевариваешь! Тем более, что Дуньке давно своя же желчь поперёк горла, выплеснуть не на кого. Сын-то у неё старший в Оренбургской области, целину поднимает. Сбежал от матери. Она и бесится, поначалу всё денег ждала, уже планировала, как целинные от сына тратить будет. Потом письмо ему написала. А ей в ответ, что он там обустраивается, дом ставит. Другими словами, шиш вам, мама.
— Так вы мне тоже самое говорите, только не так прямо и не так грубо, — покачала я головой.
— Мне можно, я почти своя. А по поводу этой… С Таньки вон пример бери, не ваше дело, что за моим забором делается! — кивнула в сторону окна Мария Борисовна. — Танька, конечно, баба простая. Но правильная, голова у неё хорошо работает.
— Это я заметила. Предложение она внесла очень нужное и правильное. — Ответила я, хотя мысли были в этот момент далеко не о строительстве детского сада с ясельной группой и школы.
— Пугаешь ты меня, — присела рядом мама. — Вот когда твой отец такой задумчивый ходил, то всегда что-то такое обдумывал… И ведь потом не сдвинешь. Так что давай, доченька, рассказывай уж заранее.
— Да не сходится у меня. Офицер получает два оклада. За звание и за должность в части. Если снялся с довольствия, то плюсом двадцать рублей. Пусть Перунов сейчас капитан, пусть ему роту доверили. Всё равно получается, что он почти всю зарплату сюда переводит. На что сам живёт? — начала я выкладывать свои сомнения. — Опять же, а как это он так быстро до капитана дорос? И почему вид такой, словно он из полевого только вернулся и успел лишь
— А ты откуда знаешь, что капитан и как выглядит? — обернулась ко мне Мария Борисовна.
— Что капитан по погонам, на той самой фотографии, что вы от меня в комоде прячете. Да и вид оценить я в состоянии. — Хмыкнула я. — Что-то он не очень радостный и заметно похудел. Похоже мать его любовницу готовить не научила.
Фотографию я нашла случайна. Точнее искала я её специально, а вот узнала просто услышав разговор матери и Борисовны. И сейчас не удержалась, чтобы не уколоть.
— А сам что пишет? — присела рядом с матерью Борисовна.
— Что ждёт, что виноват, хочет всё исправить и вернуть, что постоянно думает о нас и готов на всё, чтобы были вместе. — Перечислила я.
Письма Генки разнообразием не отличались. Ни слова о себе, о делах в части или общих знакомых, о том что с беременностью его девицы тоже.
— Так напиши и спроси сама, — предложила мама.
— Не буду я ему писать! — возмутилась я.
— Дин, а как тогда? — усмехнулась мама. — Сама знаешь, что приехать сюда он не сможет.
От ответа на этот вопрос меня спас сын, проснувшись он сразу начинал «разговаривать», что-то лопатать на своём, детском.
Конец года выдался непростым. Руководство партии лихорадило, и это всё доходило до простых людей. С одной стороны разработка целинных земель, выдача паспортов колхозникам и замена натуральной оплаты труда на денежную, повсеместное строительство. С другой, отмена для сельских жителей запрета на смену жительства привела к началу оттока людей в города. Тогда, в пятьдесят шестом, ещё не таким ощутимым, но уже заметным. Доходили до нас и другие новости, тревожные. И жестокое подавление митинга в Грузии в защиту Сталина, и Венгрия… Хрущёв старался максимально отдалиться от Сталина. Одни его бесконечные амнистии привели к не самым благоприятным последствиям. Тося, одна из моих старших сестёр, своё мнение об этом высказывала только матом.
На СССР равнялись многие развивающиеся страны, в основном восточные, Ирак, Индия, Сирия. Мы начали помогать Африке. Вся эта помощь шла конечно безвозмездно. Но при этом мы совершенно испортили отношения с близкими соседями. В пятьдесят шестом были грубо разорваны дружеские связи с Китаем. Китайские делегации перестали приезжать на съезды компартии.
Переводы от Гены уже с начала пятьдесят седьмого стали приходить странно. Не раз в месяц, а раз в три-четыре, но такой суммой, что подозрения, что что-то в этой истории не так, вспыхнули с новой силой. Реже стали и письма. Да и сами они изменились. Он больше не предлагал вернуться. В начале осени вдруг попросил фотографию, мою и сына.
— «Хоть так увидеть». — Писал он.
Письма он больше не переписывал, как делал это раньше, отправляя мне уже чистовой вариант. Последнее письмо и вовсе казалось написанным второпях. После фразы, что он хотел бы хотя бы на фотографии увидеть меня и Игоря было ещё что-то, но после написания тщательно закрашено чернилами.
Смутное чувство страха поселилось в душе с момента получения того письма. Объяснить я себе своего состояния не могла. Фотографию, на которой я стояла на фоне полисадника Марии Борисовны, а за мою руку цеплялся Игорь, я отправила скорой почтой, подписав «От бывшей жены и сына».