Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети
Шрифт:
Через две недели Елисеева и Кобылина пригласили на Торгово-промышленный съезд в Петрограде. Гриша сомневался, стоит ли идти. Он был уверен, что собрание непременно будет носить политический флер, принимая во внимание личность организатора, которого Елисеев знал не понаслышке. Павел Павлович Рябушинский был внуком бывшего свекра Ольги Григорьевны, родной сестры Гриши, которого посадили за поджог мельницы конкурента. Григорий, возможно, был не совсем объективен по отношению к Рябушинскому, испытывая даже некоторую зависть, поскольку тому, в отличие от Гриши, удалось развестись со своей первой супругой и остаться с ней на короткой ноге, периодически поигрывая в бридж с ней и ее новыми мужьями. Никакой драмы, хоть дама была с характером и изначально нервишки Павлу Павловичу потрепала. Но вернемся к съезду, цель которого была благая, поэтому Елисеев с Кобылиным решили поучаствовать. Рябушинский предлагал организовать военно-промышленные комитеты, куда бы входили высшие офицеры и ключевые дельцы для совместных усилий по мобилизации промышленности, чтобы обеспечить армию недостающими ружьями и снарядами. Однако Григорий Григорьевич с Александром Михайловичем все же покинули съезд до его окончания из-за активной политической риторики.
– Почему любое благое дело необходимо превратить в оружие революционной борьбы? – сетовал Гриша.
– Хотя именно сейчас обществу следовало бы объединиться, – поддержал Александр Михайлович.
– Решили помочь армии – великолепно! Производство снарядов – замечательно! Зачем противопоставлять это правительству и Государю? Ведь он мог просто приказать все это сделать. Но царь позволяет промышленникам проявить свое благородство… Только, видимо, господам это невдомек…
– Главное, чтобы планы по снабжению фронта не остались болтовней, – подытожил Кобылин.
На крыльце они столкнулись с Родзянко. Он был встревожен и слишком бледен для своего тучного телосложения, подразумевающего румянец на всю щеку. Председатель Государственной Думы частично слышал разговор известных купцов, поэтому он обратился к ним, словно желая подтвердить свои предположения.
– Вы не находите, что призывы Рябушинского излишне революционны?
– Пожалуй, – ответил Григорий Григорьевич.
– Эти крайности только навредят делу. Боюсь, руководителям съезда может грозить арест, – Михаил Владимирович действительно выглядел испуганным.
– Сомневаюсь. Хотя, думаю, это было бы нелишним. К чему сейчас расколы? Фронту нужен крепкий и надежный тыл. Без всяких бунтов и революций! – ехидно поддел толстяка Елисеев.
Михаил Владимирович поджал губы.
– А Вы, Григорий Григорьевич, какой партии симпатизируете?
– Я, Михаил Владимирович, симпатизирую Государю-императору. В политике не разбираюсь, поэтому не участвую. Я, видите ли, уверен, что каждый должен быть профессионалом в своем деле. Не умеешь – не берись! А у нас сейчас, как я погляжу, все поголовно политики! – Гриша считал Родзянко недалеким интриганом и надеялся, что тот поймет его довольно грубый намек. Но толстяк не сообразил, что острые слова обращены к нему. Ходили слухи, что сам он был довольно высокого мнения о своих талантах и считал себя вторым человеком в государстве, что было смешно и слишком самонадеянно даже для такого напыщенного себялюбца.
– Да-да, – пробормотал он и пошел внутрь.
На следующее утро, открыв газеты, Елисеев прочел восторженные заметки о съезде, который называли дерзким вызовом отмирающим силам русской государственности. Гриша глубоко вздохнул, скомкал «Биржевые ведомости» и метким движением бросил в урну, попав с первого раза.
IV
Вскоре газеты запестрели историями о загулах Распутина. До этого пресса не позволяла себе открыто касаться друга царской семьи, и слухи ограничивались устной передачей по салонам и гостиным. Первыми отличились снова «Биржевые ведомости», хлестко высказавшись по теме и поставив вопрос ребром – доколе?
Ситуация в тылу становилась все напряжённее. Жители городов, раздосадованные постоянными поражениями русской армии, активно искали виновных – Распутина, императрицу, Николая II, всех немцев.
То в одном, то в другом городе стали вспыхивать немецкие погромы. В июне заполыхало в Москве. Магазины и лавки, принадлежащие немцам, были разгромлены. Толпа двинулась к Марфо-Мариинскому монастырю, где игуменьей была сестра императрицы, Елизавета Федоровна, которая еще недавно считалась любимицей москвичей. Люди моментально забыли все ее благодеяния, работу в госпитале во время русско-японской войны, ее страшную потерю и благородное прощение убийцы супруга. С налитыми кровью глазами они пытались прорваться в обитель, чтобы растерзать «германскую шпионку». На Красной площади демонстранты призывали свергнуть Государя, передать корону великому князю Николаю Николаевичу, императрицу сослать в монастырь, а Распутина повесить.
В Царском Селе были возмущены бездействием московских властей, которые позволили безобразиям случиться. Князь Феликс Феликсович Юсупов, супруг княгини Зинаиды Юсуповой, то ли не смог, то ли не захотел быстро пресечь беспорядки. В любом случае, с возложенной на него ответственностью он не справился, и был отстранен от должности главного начальника Московского военного округа.
– Ох, нажила себе императорская чета еще одного опасного врага, – поделился Елисеев с Кобылиным за обедом.
– Ты о ком? О князе? Брось! Он не слишком умен, чтобы представлять какую-то мало-мальски серьезную угрозу. Что он может сделать?
– О, я не о князе… Отнюдь. Я о княгине! Уж ей-то ни ума, ни дерзости, ни богатства не занимать. Вот увидишь, она найдет способ отомстить. Камня на камне не оставит.
– Любишь ты, Гриша, все драматизировать, – улыбнулся Александр Михайлович: – Мне казалось, ты ей благоволил раньше…
– Я до сих пор преданный поклонник ее красоты… Только слепой может остаться равнодушным к таким глазам! Но не хотел бы я оказаться в ряду ее врагов! Если б я кого-то и опасался, то не пустобрехов, типа Родзянки, а вот таких серых кардиналов, как Зинаида Николаевна!
Анти-германские беспорядки добрались и до Петрограда. Гулина супруга, урожденная Гаммер, не чувствовала себя в безопасности. Она подумывала забрать дочь и уехать в провинцию. Но сведения о погромах приходили уже и из глубинки.
Как-то вечером, когда Сергей возвращался домой из университета, он наткнулся на людей, которые крушили булочную. Было еще светло. Белые ночи не желали прикрывать бесчинства покровом темноты, однако погромщиков это нисколько не смущало. Хозяина-немца выволокли на улицу и жестоко избивали. Редкие зеваки наблюдали за происходящим издали. Некоторые из них, похоже, подумывали присоединиться к погрому. Но были и те, кто пытался разыскать городового или дворника на худой конец. Сергей, недолго думая, бросился на помощь бедняге. Несмотря на невысокий рост, он был вполне спортивным человеком и, хотя практически не дрался в детстве, веря, что любой конфликт можно решить словами, одно время он увлекался английским боксом. Серж пытался постичь этот вид боевого искусства не для овладения навыками нападения или защиты, а чтобы понять, как правильно принимать удары. И в переносном смысле в том числе. Знал бы он, как все это ему скоро пригодится. Молодой человек не мог стоять в стороне и просто увещевать распоясавшихся молодчиков. Он нанес несколько точных ударов, но его все же повалили навзничь. Сергей почувствовал удары ног о свои ребра. От боли искры сыпались из глаз. Вдруг откуда ни возьмись на бандитов с диким, устрашающим воплем набросился Шура. Хулиганы уже подустали и не были готовы к отражению новой атаки. К тому же, в конце концов, послышался свисток полицейского. Банда бросилась наутек.
Шура поднял Сергея с земли. Тот, превозмогая боль, отказался от вызова кареты скорой помощи, предложенной подоспевшим полицейским, и братья поковыляли домой.
– Шурка, ну и горазд ты орать! – вдруг сквозь стон рассмеялся Сережа: – Ребра у меня заживут, а вот барабанные перепонки – навряд ли!
– Ничего не понимаешь, это была психологическая атака! Видел, как они драпали? – Саша обрадовался, что брат в состоянии шутить. Значит, жить будет.
Недалеко от дома братья сели на лавочку, перевести дух. Удивительно, но при такой драке одежда практически не пострадала. Вот оно – качество! Пока старший брат пытался разогнуться и выровнять дыхание, Шура чистил его портфель.