Три страны света

Некрасов Николай Алексеевич

Глубокая грусть помрачала красивые черты молодой женщины. Она молчала и плакала, не слушая старухи, которая говорила без умолку, причем уродливые губы ее вместе с беззубыми челюстями ходили и шипели, будто испорченный инструмент. Наконец, рассерженная невниманием слушательницы, старуха закричала над самым ее ухом:

– Кениля! Кениля!

Молодая женщина вздрогнула и повернулась к ней.

Старуха часто и крикливо забормотала на камчадальском языке.

Молодая отрицательно качала головой и опять повесила

ее.

Наконец она вскочила, запела не совсем чисто, но приятным голосом унылую русскую песню и побежала. С последним словом песни она была уже у крутого берега небольшой реки, которая била ключом и с шумом прыгала через камни.

Кениля стала на самый край берега и нагнулась с решительным намерением кинуться в воду, и вот она уже шатнулась вперед, как вдруг ее удержала сильная рука старухи, которая, запыхавшись, подоспела в ту минуту.

Старуха укорительно качала головой и бормотала камчадальские выговоры. Молодая женщина старалась вырваться.

– Еще день! еще день! – сказала она по-русски. – Каждый день ты мне говоришь – еще день. Я жду, жду, а он меня ждет.

И она с отчаянием рванулась, но старуха оттащила ее и увлекла к юрте.

Они сидели снова на пороге юрты. Старуха дремала. Кениля смотрела вдаль; вдруг у реки показались три человека. Кениля выпрямилась, посмотрела вперед и, радостно вскрикнув, как серна, пустилась к ним.

– А, Кениля! Кениля! – весело кричал Никита, шедший впереди. – Вот и мы! Ну, что, жива?

Кениля не отвечала. Диким взором смотрела она на Луку и Тараса, которые немного отстали. Вся жизнь ее перешла в зрение… Наконец она кинулась к Тарасу, потом отскочила, как будто обваренная кипятком, и закричала:

– А Степан? Степан?

– А нет Степана, – отвечал Тарас.

– Где он?

– А кто его знает!

– Убили?

– А может, и убили.

– Убили, убили! – закричала отчаянно Кениля и побежала к Никите.

– Где Степан? Ты видел Степана?

– Не видал, красавица ты моя, – печально отвечал Никита.

– Он жив?

– Не знаю.

Кениля обратилась к Луке:

– Жив Степан?

– Жив, не бойся.

– Жив! – радостно закричала Кениля. – Он придет?

– Придет, придет.

– Скоро?

– Сегодня к вечеру, – отвечал чувствительный Лука.

– Жив! Жив! Придет! – весело повторяла Кениля и прыгала и смеялась.

Так они приблизились к юрте.

Никита подкрался к спящей старухе и над самым ее ухом закричал:

– Акхалалалай!

Старуха вскочила, дико осмотрелась и с неистовым криком ужаса побежала прочь.

Отбежав к реке, она остановилась на высоком ее берегу и начала посылать проклятия промышленникам, кривляться и сжимать кулаки. Потом она побежала дальше, но скоро опять остановилась с дикими ругательствами. И так она останавливалась, грозила и кричала, пока, наконец, безобразная

и страшная фигура ее, покрытая звериными лохмотьями, не скрылась из глаз промышленников.

– Так она осталась жива? – воскликнул Никита. – Вот чудо!

– Не на мое вышло? – заметил Тарас, не без ужаса узнавший в отвратительной старухе чудовище, напугавшее их в ущельи горы. – Не на мое вышло? Я говорил, что она не просто шаманка… вот теперь смейтесь! Ну, не сиди в ней бес, как бы осталась она жива?

– Уж подлинно, разве бес отвязал старуху! – заметил Никита. – Я так прикрутил ее, что, кажись, отвязаться сама она не могла.

– А уж я-то как старался! – заметил Тарас.

– Кениля! – крикнул Никита.

Но Кенили не было. Она ушла в юрту. Через минуту она выскочила оттуда, и красота ее получила новый блеск: роскошные волосы Кенили были расчесаны и вились по плечам; сверх русского красного сарафана на плечи ее накинута была новая пестрая кухлянка, в которой цвета были подобраны наподобие радуги. Бледные щеки Кенили были слегка нарумянены, а большие глаза ярко блистали простодушной радостью. Промышленники, долго не видавшие женщин, так были поражены миловидностью дикарки, что вскрикнули в один голос:

– Вот так красавица!

– Для дружка принарядилась, – печально сказал Никита.

Кениля прыгала и весело пела русскую песню.

– А что, братцы? Надо нам отдохнуть да и пообчиниться, – заметил Лука.

Промышленники ушли в юрту. Они спали, обедали, чинили свою обувь, а Кениля все сидела на пороге юрты и смотрела вдаль.

Жалко стало Никите морочить бедную девку.

– Не сиди, не жди напрасно! – сказал он ей. – Не придет твой Степан!

Побледнело лицо дикарки.

– Не придет? – повторила она, остановив беспокойный взгляд на лице Никиты. – Умер?

– Умер, не умер, – отвечал Никита, – а бог знает, где он! Ты вот послушай: все мы попали в одну беду…

– Беду? – пугливо повторила дикарка.

– Да. Окружили нас проклятые изменники, схватили, разделили между собой, словно баранов, и очутились мы в плену.

– В плену? – вскричала Кениля.

– А ты слушай. Я ушел, и Тарас ушел, и Лука ушел, – и вот мы, видишь, теперь на воле. А где Степан – бог весть! Может, тоже ушел и придет сюда, а может…

Никита остановился. Черные глаза дикарки впились в него.

– Убит?

– Как знать! Вишь, ты какая: не идет, так уж и убит.

– Убит! Убит! – повторила она отчаянно.

– Говорят тебе, неизвестно! Ты погоди…

– Ждать! – воскликнула она. – Я ждала! Я долго ждала! Ты вот погляди!

Она схватила руку Никиты и подвела его к стене, где нарезаны были небольшие черточки.

– Ты вот погляди: я день ждала, два ждала, – говорила Кениля, считая пальцем свои черточки, – три ждала, четыре ждала.