Три страны света
Шрифт:
– Pierre, Pierre!
Pierre в одну секунду стоял возле нее и ждал приказания.
– Видишь? вот налево, – сказала она, – молодой человек?
– Вижу, маменька! – радостно отвечал Pierre.
– Ну?.. – произнесла невеста.
Pierre вопросительно посмотрел на нее.
– Ну, проси его: не может ли… – с гневом сказала невеста.
– Быть у вас шафером?
– Ну, да! – свободно вздохнув, отвечала невеста.
– Сейчас… я спрошу у папеньки.
– Не нужно!.. я не хочу! поди и от моего имени попроси его заменить мне…
Лицо невесты выражало отчаяние.
– Научите, маменька: у меня память хорошая, – заметил будущий пасынок.
– Нет… только уж смотри, как можно вежливей… Его фамилия Каютин, он дворянин; так ты хоть повторяй чаще: мосье Каютин… слышишь? мосье!
Невеста раз десять повторила "мосье", и пасынок, заметив с радостью, что прежде очень хорошо знал французский язык, но забыл по недостатку практики, отправился к Каютину:
– Смею просить, мосье…
Но, заучивая мосье, он совершенно забыл фамилию Каютина. Каютин заметив волнение и умоляющие взгляды невесты, поспешил спросить его:
– Что вам угодно?
– Одно неприятное обстоятельство с моим дяденькой, которому следовало быть шафером… мой папенька женится, а мой дяденька очень ослабел и не может быть шафером…
– Так вы желаете, чтоб я его заменил? но я не одет, сейчас с дороги.
– О, ничего-с! мы все по-домашнему! – заметил пасынок и с гордостью осмотрел свой туалет.
– Позвольте мне переодеться!
– Нет-с, нет-с! сделайте одолжение, мосье…
– Пожалуй, я рад; но…
– Ничего-с, ничего-с!
И пасынок тащил Каютина прямо к невесте. Она потупила глаза, покраснела и быстро проговорила по-французски:
– Мосье Каютин, извините нас: мы…
– Помилуйте, я очень рад случаю познакомиться с вами, – отвечал Каютин тоже по-французски и ловко расшаркался. Невеста грациозно приседала.
– Pierre! отрекомендуй мосье Каютина папа, – жеманно сказала она.
И пасынок повел Каютина к жениху, который, ослабев от испуга и нетерпения, в изнеможении сидел на стуле. Радость его была трогательна при рекомендации нового шафера. Он обнял Каютина, расцеловал и дал приказание начинать обряд.
Жениха водили под руки, брата его шафера тоже поддерживали. Невеста томно глядела вверх и поминутно вздыхала, так что корсет ее трещал и скрипел.
Каютин измучился, держа венец, потому что невеста была страшно высока, а цветы делали ее еще выше.
Начались поздравления. По примеру других, Каютин подошел к руке невесты и почувствовал легкое пожатие. – Мосье Каютин, – сказала невеста, – я надеюсь, что вы до конца исполните вашу обязанность?
– Маменька, мы с ним поедем, – дружелюбно сказал пасынок.
Каютин разинул было рот, но невеста подала ему свою шаль.
– Потрудитесь подержать.
Он поклонился и взял шаль. Пасынок радостно засмеялся.
Все общество отправилось в деревню молодого, которая была в двух верстах. Новых
– Мосье Каютин, вы оживили меня: мне ужасно было скучно.
– Мне кажется, что в такой день невозможно скучать, – заметил Каютин.
– Есть всюду исключения!
Она тяжело вздохнула и трагически произнесла:
Где б ни был он,
Ему привет, ему поклон.
–
Каютин докончил романс.
– Неужели и в Петербурге его знают? Не правда ли, прелестный романс? Сколько чувства!
Ах, тяжела моя верига.
– Спойте что-нибудь, – сказал Каютин.
– О нет, я боюсь!
– Чего?
– В Петербурге все такие насмешники… Уж чего не говорят про нас, бедных провинциалок… право, уж даже смешно!
– Помилуйте, как можно! да вот я… откровенно скажу, что я нигде так приятно не проводил времени, как у вас.
Лукерья Тарасьевна (так звали молодую) быстро встала, села у фортепьян и сделала фальшивый аккорд.
– Правда, – спросила она, – что петербургские женщины не умеют любить?
– Отчего вы так думаете?
– Они все холодны: столичная жизнь их портит. Природа, о природа!..
И молодая снова застучала по клавишам.
– Я не могу судить о всех женщинах вообще, но и в Петербурге любят.
И Каютину невольно представилась Полинька в чистенькой, уютной комнатке.
– Спойте что-нибудь! – сказал он, не желая продолжать разговора.
– Я ничего не знаю, право; я так редко пою; у меня только и есть два-три романса любимых.
– Ну, спойте любимый.
Лукерья Тарасьевна выпрямилась, откашлялась и запела басом:
Где б ни был он,
Ему привет, ему поклон.
Голос был так могуч, что Каютин вздрогнул. Почти каждое слово произносилось с особенным ударением, и глаза певицы были постоянно устремлены на Каютина. Скоро окружили фортепьяно слушатели. Молодая выла все громче и громче и, наконец, неистово ударив по клавишам, вскочила и кинулась к балкону. Все засуетились, уговаривали ее не ходить в сад; но она не послушалась и скоро исчезла в темной аллее.
Каютину было не совсем ловко, и, чтоб скрыть свое смущение, он начал фантазировать. Ему стало грустно; он готов был отдать теперь свою жизнь, лишь бы увидать Полиньку. Все, кроме нее, исчезло для него; он заиграл вальс, по которому они часто вальсировали, Потом песню башмачника, которую певала Поленька.
Слушатели стояли кругом в молчании. Лукерья Тарасьевна, облокотясь на фортепьяно, страстно глядела ему в глаза.
– О, спойте что-нибудь! – сказала она, когда он перестал играть.