Три ступени вверх
Шрифт:
Дверь кабинета распахнулась секунд через десять после отданного распоряжения. Мие подумалось, что Елизавета Максимовна вызвала психологиню еще несколько минут назад, не дожидаясь указаний.
Леди Гага коротко улыбнулась Мие (не тратя слов на приветствие) и обратилась сразу к директору:
– Что у нас, Илларион Петрович? Некорректное поведение? Или даже…
– Боюсь, что «или», – сухо сообщил он. – Попытка, к счастью, неудачная, но вполне недвусмысленная.
– Вижу, – так же сухо констатировала Леди Гага. – Зверев?
Директор молча кивнул.
– Алла Витальевна уже в курсе? – деловито уточнила психологиня. – Или пока без нее?
– Думаю, Елизавета Максимовна ее уже вызвала, – усмехнулся директор.
Попытка? Мия не сразу поняла, что они имеют в виду попытку изнасилования. Иначе к чему речь об Алле Витальевне, исполняющей обязанности школьного юриста? Но ведь Борька не пытался Мию изнасиловать… или… пытался? Да ладно, не настолько же он идиот – в раздевалке, куда в любой момент может заглянуть нежелательный свидетель. Но если посмотреть на ситуацию с другой стороны… Сверху, из руководящего кресла…
Ну Илларион Петрович, ай да умница! Если Борьку просто отругать за «неподобающее поведение», он, потупив голову, скажет, будто «не знает, что на него нашло», и жарко поклянется «больше никогда». А то и вовсе вспомнит, что лучшая защита – это нападение, и попытается переложить вину на Мию, она, мол, сама… Пуговица и след от удара на щеке – свидетельства не абсолютные, их всяко можно истолковать, и выйдет его слово против ее. Но вот если пригрозить полицией… Да, на этом поводке Борьку можно жестко держать. В конце концов, сама-то Мия именно уголовным преследованием ему пригрозила! Правда, сейчас уже забыла об этом – в тот момент ее несло чистое наитие… Но каков директор! В секунду все просчитал!
– Ступайте, Мия, – он слегка улыбнулся, смягчая официальный тон. – У вас ведь занятия закончились уже?
– Еще факультатив по биологии…
– Ах да, конечно. Скажите Елизавете Максимовне, чтобы обеспечила вас рубашкой. И, наверное, компресс какой-нибудь пригодится? Ступайте.
Запас форменных рубашек, брюк, юбок – а также флаги, ленты и бог весть что еще, практически на любой случай, мало ли что в школьной жизни может произойти – хранился в кладовке, что располагалась за танцзалом и размером была примерно с него же. Мия поморщилась: идти через полшколы в пострадавшей блузке (да еще в торжественном сопровождении Елизаветы Максимовны!) – удовольствие ниже среднего. Но куда деваться! Явиться на факультатив в растерзанном виде и вовсе невозможно. Не ходить? Ну да, от директорских распоряжений не увиливают. Ладно, любопытствующие и сочувственные взгляды – не самое страшное. Голову выше, плечи расправить – и пусть они все хоть глаза на ней сотрут!
Проходить сквозь строй любопытствующих, однако, не пришлось: новая форменная блузка висела на стуле справа от кресла, в котором восседала Елизавета Максимовна.
– Там переоденься, – распорядилась она, кивнув в сторону неприметной дверцы в углу приемной, за которой располагался директорский туалет. – Сперва вот это приложи, – секретарша вручила ей полотняный сверточек. – А когда переоденешься, сразу вот это, – она подала Мие влажную, пропитанную чем-то темным салфетку.
В сверточке оказались ледяные кубики (ах да, в приемной же холодильник стоит), салфетка же, вероятно, была свинцовой примочкой или чем-то вроде того – чтоб синяк под глазом не образовался. Ай да Елизавета Максимовна! Ну и блузка, разумеется, точно впору – но это как раз не фокус: у секретарши в компьютере все данные на всех учеников, от размеров и дней рождений до пищевых и лекарственных аллергий.
Переодеваясь, Мия мстительно думала: вот теперь Боренька попляшет! Судя по созыву «большой тройки», спускать «шалость» на тормозах директор точно не собирается. Или, может, наоборот? В смысле, наказывать Бореньку не будут, зато угроза наказания останется и послужит очень эффективным воспитательным рычагом. «Строгий» поводок, дамоклов меч и все такое – неплохой инструмент, чтобы и Борьку в рамках приличного поведения удерживать, и другим предупреждение сделать. В школе ничего ведь не скроешь, так что Боренькины прихлебатели, готовые каждую его «шалость» за образец брать, поневоле притихнут. Правда, мамаша может сыночка в другую школу перевести, от злых языков подальше, но это бабка надвое сказала.
В другую школу Борьку все-таки не перевели. Но Мию он больше не трогал (да и вообще никого, кажется), только гадкие шуточки за спиной отпускал. Вот как сейчас. Развлекался. Ну ничего, выпускной год на исходе. А там можно будет забыть этого гада, как страшный сон.
Ладно, на самом деле школа хорошая. И таких, как Борька, немного. Но почему-то видно именно их. Мие вспомнилась чья-то саркастичная шуточка: «Что может быть отвратительнее, чем увидеть в откушенном яблоке червяка? – Увидеть в нем половину червяка!» От Борьки и ему подобных оставалось такое же ощущение. Мерзкое, гадливое. Словно проезжающий автобус тебя грязью из вонючей лужи окатил. Автобус уехал давным-давно, а ты стоишь, как у позорного столба, хотя вроде бы сам-то ни в чем и не виноват.
И сейчас пакостный Борькин шепоток Мию почти взбесил – при том, что никаких теплых чувств она к русичке не питала. Но одно дело – не любить училку, и совсем другое – говорить о ней гадости. Может, все-таки ликвидировать рисунок, пока не поздно?
Вера Сергеевна Белинская носила прозвище Неистовая Виса не только из-за фамилии и созвучия инициалов с именем Виссарион. Преподавала она, кто бы спорил, хорошо, отлично просто, ухитряясь втиснуть в самые безразличные головы познания о литературе в гораздо больших объемах, нежели требовала программа. Про русский язык и говорить нечего: питомцы Висы «плач» с мягким знаком (как большинство Мииных ровесников, если по правде) не написали бы даже в бессознательном состоянии. И впихивала она знания не силой («вызубрить от сих до сих»), а тем, что умела подавать информацию как-то так, что она сама в голове укладывалась. Интересно было на уроках у Неистовой, это правда. Но ее и впрямь не просто так прозвали Неистовой. Ученическую массу она считала чем-то средним между стадом баранов и стаей диких обезьян (хитрых и зловредных). И никакие успехи в учебе ничего тут не меняли: могут же в стае некоторые обезьяны оказаться более… разумными? Все равно – стая. И чтоб поддерживать в ученической «стае» порядок, учитель должен быть безоговорочным вожаком. И одного лишь интереса тут совершенно недостаточно. Впрямую Белинская об этом не говорила, но никак иначе нельзя было истолковать некоторые ее методы. Она… цеплялась. Чаще к тем, кого заметила в невнимательности или, боже упаси, в равнодушии к литературе и русскому языку, но случалось, что и «передовикам» доставалось. Обижаться, тем более возмущаться, было бесполезно. Вера Сергеевна лишь улыбалась, говорила, что школа – не курорт, а вполне серьезный этап жизни, которая уж тем более – не курорт. Расслабленности не прощает, требует все время быть «в тонусе». Не зря же слово «стимул» так популярно во всех языках, европейских по крайней мере. А ведь что такое стимул? Палка, которой подгоняли быков на пашне. И человек без такой «палки» человеком быть перестает, превращается во что-то аморфное, бесформенное, слякотное – вроде амебы.
«Палка» – это, конечно, фигуральное выражение. Держалась Виса исключительно вежливо, даже голос не повышала. Да и зачем бы ей? Хватало и взгляда. Встанет возле, плечики узенькие выпрямит, головку с зализанным пучочком поднимет, зыркнет из-под приопущенных век – чисто змея.
Мия, почитав кое-что по психологии лидерства, думала иногда, что все дело в том, что Неистовая Виса работает в школе недавно – года три всего-то. В сущности, она ведь ненамного старше своих учеников. Вот и выстраивает дистанцию, борется с собственной неуверенностью с помощью максимальной строгости. Лет через пять-десять, поднабрав опыта и осознав наконец, что преподаватель она – отличный, наверное, Неистовая Виса уже не будет такой уж… неистовой.
Кстати, все заметили, что неистовость Висы в последние месяцы изрядно усилилась. Какая муха ее укусила?
Борька и ему подобные ехидно шептали, что у тетки, дескать, острый недотрахит, вот и цепляется ко всем подряд. Ну да чего еще от таких обормотов ожидать?
Мия сама некоторое время полагала, что Неистовая Виса с ее надменной суровостью – типичная старая дева (хоть и молодая еще), высохшая в ожидании романтически прекрасного принца и обдающая высокомерным холодом любого искателя взаимности, ибо ни один реальный человек до ее запросов недотягивает.