Три товарища
Шрифт:
Кестер наклонился над радиатором «Карла» и поднял одеяло.
– Я достану тебе денег, – сказал он и выпрямился. – Так что можешь спокойно оставаться здесь.
– Отто, – сказал я, – ведь я знаю, сколько у тебя осталось от аукциона. Меньше трехсот марок.
– Не о них речь. Будут другие деньги. Не беспокойся. Через неделю ты их получишь.
Я мрачно пошутил:
– Ждешь наследства? – Нечто в этом роде. Положись на меня. Нельзя тебе сейчас уезжать.
– Нет, – сказал я. – Даже не знаю, как ей сказать об этом.
Кестер снова
– Который час? – спросил я.
Кестер посмотрел на часы:
– Половина седьмого.
– Странно, – сказал я. – А я думал, что уже больше.
По лестнице спустилась Пат в меховом жакете. Она быстро прошла через холл и поздоровалась с Кестером. Только теперь я заметил, как она загорела. По светлому красновато-бронзовому оттенку кожи ее можно было принять за молодую индианку. Но лицо похудело и глаза лихорадочно блестели.
– У тебя температура? – спросил я.
– Небольшая, – поспешно и уклончиво ответила она. – По вечерам здесь у всех поднимается температура. И вообще это из-за вашего приезда. Вы очень устали?
– От чего?
– Тогда пойдемте в бар, ладно? Ведь вы мои первые гости…
– А разве тут есть бар?
– Да, небольшой. Маленький уголок, напоминающий бар. Это тоже для «лечебного процесса». Они избегают всего, что напоминало бы больницу. А если больному что-нибудь запрещено, ему этого все равно не дадут.
Бар был переполнен. Пат поздоровалась с несколькими посетителями. Я заметил среди них итальянца. Мы сели за освободившийся столик.
– Что ты выпьешь?
– Коктейль с ромом. Мы его всегда пили в баре. Ты знаешь рецепт?
– Это очень просто, – сказал я девушке, обслуживавшей нас. – Портвейн пополам с ямайским ромом.
– Две порции, – попросила Пат. – И один коктейль «специаль».
Девушка принесла два «порто-ронко» и розоватый напиток. – Это для меня, – сказала Пат и пододвинула нам рюмки. – Салют!
Она поставила свой бокал, не отпив ни капли, затем оглянулась, быстро схватила мою рюмку и выпила ее.
– Как хорошо! – сказала она.
– Что ты заказала? – спросил я и отведал подозрительную розовую жидкость. Это был малиновый сок с лимоном без всякого алкоголя. – Очень вкусно, – сказал я.
Пат посмотрела на меня.
– Утоляет жажду, – добавил я.
Она рассмеялась:
– Закажите-ка еще один «порто-ронко». Но для себя. Мне не подадут.
Я подозвал девушку.
– Один «порто-ронко» и один «специаль», – сказали. Я заметил, что за столиками пили довольно много коктейля «специаль».
– Сегодня мне можно, Робби, правда? – сказала Пат. – Только сегодня! Как в старое время. Верно, Кестер?
– «Специаль» неплох, – ответил я и выпил второй бокал.
– Я ненавижу его! Бедный Робби, из-за меня ты должен пить эту бурду!
– Я свое наверстаю!
Пат рассмеялась.
– Потом за ужином я выпью еще чего-нибудь. Красного вина.
Мы заказали еще несколько «порто-ронко» и перешли в столовую. Пат была великолепна. Ее лицо сияло. Мы сели за один из маленьких столиков, стоявших у окон. Было тепло. Внизу раскинулась деревня с улицами, посеребренными снегом.
– Где Хельга Гутман? – спросил я.
– Уехала, – сказала Пат после недолгого молчания.
– Уехала? Так рано?
– Да, – сказала Пат, и я понял, что она имела в виду.
Девушка принесла темно-красное вино. Кестер налил полные бокалы. Все столики были уже заняты. Повсюду сидели люди и болтали. Пат коснулась моей руки.
– Любимый, – сказала она очень тихо и нежно. – Я просто больше не могла!
XXVI
Я вышел из кабинета главного врача, Кестер ждал в ресторане. Увидя меня, он встал. Мы вышли и сели на скамье перед санаторием.
– Плохи дела, Отто, – сказал я. – Еще хуже, чем я опасался.
Шумная группа лыжников прошла вплотную мимо нас. Среди них было несколько женщин с широкими белозубыми улыбками на здоровых загорелых лицах, густо смазанных кремом. Они кричали о том, что голодны, как волки.
Мы подождали, пока они прошли.
– И вот такие, конечно, живут, – сказал я. – Живут и здоровы до мозга костей. Эх, до чего же все омерзительно.
– Ты говорил с главным врачом? – спросил Кестер.
– Да. Его объяснения были очень туманны, со множеством оговорок. Но вывод ясен – наступило ухудшение. Впрочем, он утверждает, что стало лучше.
– Не понимаю.
– Он утверждает, что, если бы она оставалась внизу, давно уже не было бы никакой надежды. А здесь процесс развивается медленнее. Вот это он и называет улучшением.
Кестер чертил каблуками по слежавшемуся снегу. Потом он поднял голову:
– Значит, у него есть надежда?
– Врач всегда надеется, такова уж его профессия. Но у меня очень мало осталось надежд. Я спросил его, сделал ли он вдувание, он сказал, что сейчас уже нельзя. Ей уже делали несколько лет тому назад. Теперь поражены оба легких. Эх, будь все проклято, Отто!
Старуха в стоптанных галошах остановилась перед нашей скамьей. У нее было синее тощее лицо и потухшие глаза графитного цвета, казавшиеся слепыми. Шея была обернута старомодным боа из перьев. Она медленно подняла лорнетку и поглядела на нас. Потом побрела дальше.
– Отвратительное привидение.
– Что он еще говорил? – спросил Кестер.
– Он объяснял мне вероятные причины заболевания. У него было много пациентов такого же возраста. Все это, мол, последствия войны. Недоедание в детские и юношеские годы. Но какое мне дело до всего этого? Она должна выздороветь. – Я поглядел на Кестера. – Разумеется, врач сказал мне, что видел много чудес. Что именно при этом заболевании процесс иногда внезапно прекращается, начинается обызвествление, и тогда выздоравливают даже в самых безнадежных случаях. Жаффе говорил то же самое. Но я не верю в чудеса.