Три товарища
Шрифт:
– Это надо уметь.
Он подмигнул мне;
– Именно уметь, в этом весь секрет. Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… потому что знаем слишком много.
Он рассмеялся.
– Простите меня. После обеда я всегда слегка настроен на философский лад.
– Самое время для философии, – сказал я. – Значит, с кадилляком мы тоже добьемся равновесия, не так ли?
Он поднял руку:
– Секунду…
Я покорно склонил голову. Блюменталь заметил мой жест и рассмеялся.
– Нет, вы меня не поняли.
– Что я предложу вам для начала четыре тысячи пятьсот.
– Верно! Но тут бы вам несдобровать. Ведь вы хотите продать за семь, не так ли?
Из предосторожности я пожал плечами:
– Почему именно за семь?
– Потому что в свое время это было вашей первой ценой.
– У вас блестящая память, – сказал я.
– На цифры. Только на цифры. К сожалению. Итак, чтобы покончить: берите машину за шесть тысяч. Мы ударили по рукам.
– Слава богу, – сказал я, переводя дух. – Первая сделка после долгого перерыва. Кадилляк, видимо, приносит нам счастье.
– Мне тоже, – сказал Блюменталь. – Ведь и я заработал на нем пятьсот марок.
– Правильно. Но почему, собственно, вы его так скоро продаете? Он не нравится вам?
– Просто суеверие, – объяснил Блюменталь. – Я совершаю любую сделку, при которой что-то зарабатываю.
– Чудесное суеверие… – ответил я.
Он покачал своим блестящим лысым черепом:
– Вот вы не верите, но это так. Чтобы не было неудачи в других делах. Упустить в наши дни выгодную сделку – значит бросить вызов судьбе. А этого никто себе больше позволить не может.
В половине пятого Ленц, весьма выразительно посмотрев на меня, поставил на стол передо мной пустую бутылку из-под джина:
– Я желаю, чтобы ты мне ее наполнил, детка! Ты помнишь о нашем пари?
– Помню, – сказал я, – но ты пришел слишком рано. Готтфрид безмолвно поднес часы к моему носу.
– Половина пятого, – сказал я, – думаю, что это астрономически точное время. Опоздать может всякий. Впрочем, я меняю условия пари – ставлю два против одного.
– Принято, – торжественно заявил Готтфрид. – Значит, я получу бесплатно четыре бутылки джина. Ты проявляешь героизм на потерянной позиции. Весьма почетно, деточка, но глупо.
– Подождем…
Я притворялся уверенным, но меня одолевали сомнения. Я считал, что булочник скорее всего уж не придет. Надо было задержать его в первый раз. Он был слишком ненадежным человеком.
В пять часов на соседней фабрике перин завыла сирена. Готтфрид молча поставил передо мной еще три пустые бутылки. Затем он прислонился к окну и уставился на меня.
– Меня одолевает жажда, – многозначительно произнес он.
В этот момент с улицы донесся характерный шум фордовского мотора, и тут же машина булочника въехала в ворота.
– Если тебя одолевает жажда, дорогой Готтфрид, – ответил я с большим достоинством, – сбегай поскорее в магазин и купи две бутылки рома, которые я выиграл. Я позволю тебе отпить глоток бесплатно. Видишь булочника во дворе? Психология, мой мальчик! А теперь убери отсюда пустые бутылки! Потом можешь взять такси и поехать на промысел. А для более тонких дел ты еще молод. Привет, мой сын!
Я вышел к булочнику и сказал ему, что машину, вероятно, можно будет купить. Правда, наш бывший клиент требует семь тысяч пятьсот марок, но если он увидит наличные деньги, то уж как-нибудь уступит за семь. Булочник слушал меня так рассеянно, что я немного растерялся.
– В шесть часов я позвоню этому человеку еще раз, – сказал я наконец.
– В шесть? – очнулся булочник. – В шесть мне нужно… – Вдруг он повернулся ко мне: – Поедете со мной?
– Куда? – удивился я.
– К вашему другу, художнику. Портрет готов.
– Ах так, к Фердинанду Грау…
Он кивнул.
– Поедемте со мной. О машине мы сможем поговорить и потом.
По-видимому, он почему-то не хотел идти к Фердинанду без меня… Со своей стороны, я также был весьма заинтересован в том, чтобы не оставлять его одного. Поэтому я сказал:
– Хорошо, но это довольно далеко. Давайте поедем сразу.
Фердинанд выглядел очень плохо. Его лицо имело серовато-зеленый оттенок и было помятым и обрюзгшим. Он встретил нас у входа в мастерскую. Булочник едва взглянул на него. Он был явно возбужден.
– Где портрет? – сразу спросил он.
Фердинанд показал рукой в сторону окна. Там стоял мольберт с портретом. Булочник быстро вошел в мастерскую и застыл перед ним. Немного погодя он снял шляпу. Он так торопился, что сначала и не подумал об этом.
Фердинанд остался со мной в дверях.
– Как поживаешь, Фердинанд? – спросил я.
Он сделал неопределенный жест рукой.
– Что-нибудь случилось?
– Что могло случиться?
– Ты плохо выглядишь.
– И только.
– Да, – сказал я, – больше ничего…
Он положил мне на плечо свою большую ладонь и улыбнулся, напоминая чем-то старого сенбернара.
Подождав еще немного, мы подошли к булочнику. Портрет его жены удивил меня: голова получилась отлично. По свадебной фотографии и другому снимку, на котором покойница выглядела весьма удрученной, Фердинанд написал портрет еще довольно молодой женщины. Она смотрела на нас серьезными, несколько беспомощными глазами.
– Да, – сказал булочник, не оборачиваясь, – это она. – Он сказал это скорее для себя, и я подумал, что он даже не слышал своих слов.