Три твоих имени
Шрифт:
— Зачем тебе веревка? — удивилась Александра Евгеньевна.
Она очень смешно удивляется — брови ползут вверх вместе с очками, и она становится похожа на девочку.
Хотя когда Александра Евгеньевна не удивляется, а просто разговаривает, она похожа на заграничную актрису. Очень красивая, у нас все девочки в нее влюблены.
Девочки, которые влюблены, ходят за ней хвостом, и все время сюсюкают:
— Ах, тетя Саша, какие у вас ногтики! Ах, тетя Саша, какое у вас колье!
Почему влюбленные девчонки такие дуры все-таки?
Я
— Понимаете, — объяснила я Александре Евгеньевне, — у нас тут неделю назад открылся новый кружок.
— Ну, рассказывай, — говорит Александра Евгеньевна.
И я рассказываю.
Новый кружок открылся странно. До этого у нас в детдоме был кружок вышивки, а потом его руководительница куда-то делась. Потом для мальчиков открылся кружок столярного дела. Повесили объявление, что кружок будет в школе, все, кто хочет, могут записываться, их будут на занятия кружка отпускать. А тут ни объявления, ничего, просто зашла какая-то пожилая тетенька однажды к нам в зал, где мы телек смотрели, поздоровалась и говорит:
— А слабо из этой веревки завязать такой узел, который я повторить не смогу?
И кусок веревки нам протягивает.
На слабо многие ведутся, ну и тут все повелись.
Через полчаса мы уже сидели за столами в пустой столовой и слушали:
— Простой узел завязать может каждый. Дело нехитрое. А вот попробуйте завязать свой узел, особенный, ни на чей больше не похожий.
Передо мной лежали две веревки, которые надо было связать непохожим узлом.
Я злилась. Я вообще часто злюсь, когда у меня что-то не получается, когда чего-то не понимаю. Но никто не подозревает, что я злюсь. Я всегда сижу тихо и молчу.
И тут я крутила в руках куски веревки, пытаясь запутать их один вокруг другого — а куски распадались, или же получалось, что руки сами завязывают обычный узел.
Тогда пожилая тетенька выложила перед нами очень красивые штуки. Такие панно — их на стенку вешают. Из веревки сплетенные. Называется ма-кра-ме.
Вот кружок макраме у нас и открылся.
Руководительница на первое занятие свой шнур принесла и нам по кусочку отмотала, чтоб мы тренировались делать первые узлы, которые она показала.
— С закрытыми глазами. Чтоб только руки летали!
— Так вот, я хочу тоже сплести что-нибудь такое… на стенку. Панно. Большое. Но у меня шнура нет.
Александра Евгеньевна покачала головой.
— Сколько вас там в кружке занимается?
— Человек шесть.
— Значит, надо шнур нести на всех.
И мне стало обидно. Я ведь что хотела? Я хотела раньше всех шнур получить, быстрее всех научиться, сплести панно, хотя бы маленькое, и на Рождество Александре Евгеньевне подарить. А тут — всем шнура. Если всем — то это не скоро еще. Не получится у меня.
— Я прямо завтра узнаю, что за шнур нужен. Будет у вас шнур.
С того первого прихода Александры Евгеньевны пролетело уже полтора года.
Ушел в армию Миха, ушли из нашей группы некоторые взрослые дети, появились новенькие. Теперь я самая старшая в комнате. Со мной живет Анютка-пятиклассница, и две третьеклашки — Светланка и Настюха.
Я теперь все время думаю, как звучит то или иное имя. Вот руководительницу кружка макраме зовут Аполлинария Максимовна. И мне кажется, что «аполлинария» — это огромная блестящая рыба, которая неподвижно замерла под толщей морской воды и смотрит вверх круглым серебряным глазом.
Мне даже сама Аполлинария Максимовна кажется похожей на эту рыбу. На такую очень хорошую рыбу, совсем не хищную, а добрую и спокойную.
Мы уже научились делать настоящие панно, я сплела их шесть штук. Они висят у меня в комнате в ряд. Сначала я их хранила в шкафу, а потом подумала — красиво же. И сама вбила шесть гвоздей над своей кроватью. Девчонки пищали, советовали позвать кого-то из парней, но я считаю, что надо делать все самой. Гвоздь в стенку вбить — не велика проблема. Вот на шести гвоздях я все и развесила. Заняла всю стенку.
Одно, самое первое, маленькое панно, еще тогда, прошлой зимой, я подарила Александре Евгеньевне.
Сейчас мне за него стыдно — оно было крохотное и корявое.
Но эти шесть панно — другое дело. Я знаю, кому их подарю. Мне кажется, я знаю.
В моей жизни появился телефон.
Нам всем шефы на восьмое марта подарили маленькие дешевые телефончики. У меня он зеленый как лягушонок.
И так получилось, что мне теперь звонят разные люди. Отовсюду звонят. Даже из Америки.
Мне самой это удивительно.
Где я, а где Америка.
Такой город — Данхил, я с трудом нашла его на карте. Совсем маленький.
Звонят из Санкт-Петербурга.
Звонят из Волгограда.
А вот из Москвы мне не звонят. Оттуда мне приходят эсэмэски. Каждый день. Много раз в день. Уже неделю. Всю последнюю апрельскую неделю.
Сегодня пришло вот что:
«Мне трудно называть тебя Маргарита. И Рита тоже какое-то колючее имя».
Я ответила:
«Мне кажется, что Маргарита — это как груда острых камней».
И тогда в ответ мне пришло:
«Можно я буду называть тебя Гошкой?»
Гошка похоже на плюшевого мишку. На кусочек теплого пирога. На облако. На…
«Можно», — ответила я.
Сейчас я расскажу вам, как все это получилось.
Глава 3
Самая лучшая
Миха называл меня «Рыжая».
Коля-дурачок зовет меня «Золотая».
Он идет по коридору, в кошелке у него какое-то тряпье и пустые банки.
Он высокий, а одежда ему мала. Рукава коротки.