Три влечения
Шрифт:
С ходом цивилизации все больше распадается древний синкретизм, все дальше уходят времена, когда духовность еще не вышла из лона телесности. Теперь она часто уже самостоятельна, независима, уже существует сама по себе. Любовь все больше пронизывается духовными тяготениями, и это видно не только в лирике, но и в позднеантичном романе – в сказании об Амуре и Психее из «Золотого осла» Апулея, в «Левкиппе и Клитофонте» Ахилла Татия, в «Повести о любви Херея и Каллирои» Харитона и особенно в «Эфиопике» Гелиодора, романе, который служит как бы мостом к позднему Средневековью и который явно предвосхищает мироощущение той эпохи.
За времена Античности любовь проходит расстояние от Афродиты Пандемос – через Афродиту Книдскую – до Афродиты Урании. Телесный эрос сменяется
Но только ли одни приобретения дала людям любовь? Не потеряло ли что-нибудь человечество с этим переходом от эроса к любви?
Федра из еврипидовского «Ипполита» спрашивает кормилицу:
– Ты знаешь ли, что это значит – «любить»?И та отвечает:
– Да, слаще нет, дитя, и нет больней.Для древних любовь – смесь меда и яда, и недаром их трагедия с таким страхом писала о ней. Вместе с появлением любви резко выросли не только радости жизни, но и – пожалуй, еще больше – ее горести, ее боль, тревога. Любовь – огромный психологический усилитель восприятия, и она увеличивает в глазах людей и счастье и несчастье, – и, может быть, несчастье даже больше, чем счастье. И поэтому так много горя и боли в античной драме, в античной лирике, – да и вообще у поэтов всех других эпох – от Петрарки до Блока и Маяковского.
Входя в жизнь человечества, любовь меняет весь строй ее ценностей. Это совершенно новый стимул среди стимулов человеческого поведения, и, появляясь, он бросает свой отсвет на все другие стимулы, смещает их равновесие, резко меняет пропорции. Простота человеческой жизни теперь пропадает, рождение любви запутывает, усложняет индивидуальную жизнь, лишает ее былой ясности и цельности.
В эпоху социальной и материальной несвободы, во времена низкого жизненного уровня и неравенства она несет людям особенно много бед, резко усиливает их боль от невзгод жизни. Это делает не только несчастная, безответная любовь, но и любовь счастливая, разделенная. Один только контраст между слепящими радостями, которые дает любовь, и тусклыми невзгодами, которые отравляют жизнь любящих, резко увеличивает горести людей, делает их невыносимыми. Любящий человек вообще более уязвим, более чувствителен, чем нелюбящий, – все мы знаем это.
Конечно, в разные времена и у разных людей все это выглядит по-разному. Но ясно одно, – и это давным-давно стало понятно людям: любовь приносит человечеству не только свет, но и мрак, она не только поднимает, но и гнетет человека.
Культы любви: Прованс, Аравия, Индия
В начале нашего тысячелетия в Европе начался большой и важный переворот. Много веков стоявшая до этого на втором плане искусства, любовь вдруг выходит на его авансцену и делается его основой и осью.
Падение Античности привело к векам застоя. Все пришло в упадок – земледелие, наука, искусство, ремесла, торговля. «Средневековье… – как писал Энгельс, – стерло с лица земли древнюю цивилизацию… чтобы начать во всем с самого начала» [17] .
Только в XI–XII веках Европа начинает оправляться от варварства первого тысячелетия. Центр тяжести жизни постепенно переходит в города. Начинается экономический и духовный подъем, Крестовые походы раздвигают кругозор мира, приводят к отмиранию старой замкнутости. Рыцарство, особенно французское, делается покровителем культуры, резкий подъем переживает философия, на новые ступени восходит искусство, появляется «Песнь о Роланде», первые рыцарские романы, стихи.
17
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 7. С. 360.
Расцветают
18
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 5. С. 377–378.
И там же, в Провансе, в его искусстве, начинается возрождение любви. Любовь стала у трубадуров Прованса центром жизни, солнцем, вокруг которого обращается вся поэзия, и идеалы любви, созданные в те времена, повлияли на десятки поколений европейцев [19] .
На земле появился настоящий культ любви – по преимуществу духовной, психологически развитой, – этим она отличалась от любви Античности [20] . В этом культе был свой бог – Амур, свои богини – прекрасные дамы, свои служители – трубадуры, свои поклонники – рыцари. В нем были свои обряды и обычаи, свои нравы и установления.
19
О рыцарской любви Средневековья написано у нас очень много, и в числе лучших – работы А. Н. Веселовского («Женщина и старинные теории любви») и В. Ф. Шишмарева («К истории любовных теорий романского Средневековья»).
20
Хотя в те времена было течение, которое воспевало и плотскую любовь; оно запечатлено ярче всего в альбах, песнях утренней зари, и в некоторых повестях, где возлюбленной рыцаря чаще всего бывает супруга другого рыцаря.
В кодексе рыцарской любви был канон подвигов, канон прославления и восхваления дамы, канон любви на всю жизнь. Как писал Стендаль: «Любовь имела совсем особую форму в Провансе между 1100 и 1328 годом» [21] .
Обычаи рыцарской любви были медленными. После нескольких месяцев ухаживания рыцарь получал право поцеловать своей даме руку; следуя правилам, он и дальше медленно поднимался со ступени на ступень близости, и зависело это только от его заслуг.
В этой любви явно есть оттенок ритуала, ноты игры, куртуазной и изощренной. Любовь стала в Провансе служением прекрасной даме, поклонением ей. Дама сердца была для рыцаря неземным созданием, – а если и земным, то земной мадонной, воплощением божества. Любовь рыцаря была коленопреклоненным чувством, идеально-возвышенным утонченно-придворным.
21
Год завоевания Прованса северянами.
Правда, рядом с этим коленопреклонением живет и наивно снисходительное, свысока, отношение к женщине. «Женщина не может так любить мужчину, как он ее, – говорит Окассен, герой старофранцузской повести о любви. – Ведь любовь женщины живет в ее глазах, в кончике грудей и в пальцах ног, а любовь мужчины заключена в его сердце, откуда она уйти не может». В этой забавной сентенции видно, что вассалы не очень-то хотят быть ниже своего сюзерена и даже не прочь приподнять себя над ним.
Прованс был тогда обетованной землей любви, островом любовной Утопии. Это была «прелестная форма цивилизации, – как говорил Стендаль, – которая в течение двух веков составляла счастье высших кругов общества».