Три войны Бенито Хуареса
Шрифт:
— Насколько я представляю себе Комонфорта, он не согласится, — ровно ответил Хуарес.
Это было начало 1854 года…
Арриага вздохнул, снова взглянул на галерею, расправил плечи и продолжал громко и уверенно:
— Провозглашены прекрасные идеи, но забыты прискорбные факты. Если мы хотим, чтобы наша конституция стала реальностью, она должна быть по сути своей законом о земле. Между тем, по настоянию большинства комиссии, вопрос о земле даже не рассматривался, оставленный на усмотрение конгресса.
Он стремительно оглядел депутатов.
— Сеньоры! Неужели у нас будет народное правительство и при этом — голодный, голый, несчастный народ?! Неужели после полувека борьбы за свободу и справедливость мы предстанем перед всем миром лицемерами и фарисеями? Не честнее ли прямо отказать четырем
В паузах слышался только скрип кресел.
— Сеньоры! Мы витаем в сферах чистой теории, мы организовываем государственные институты, назначаем на должности, распределяем обязанности, формулируем законы. Мы бесконечно серьезно занимаемся этим важным делом. Но в то же самое время другие люди смеются над нами, ибо они знают — реальная власть в их руках, ибо в их руках деньги и земля! Народ прав, сеньоры, считая, что конституции приходят и уходят, правительства сменяют друг друга, своды законов все усложняются, лозунги и мятежи минуют, и ничего, кроме скорби и жертв, не остается именно тем, кто проливал кровь в гражданских войнах, кто поставляет солдат для всех армий, заполняет тюрьмы, дает рабочие руки… Им достаются только издержки нашей борьбы и — никаких благ… Мне стыдно, сеньоры…
Фариас поднял голову и повернулся к Арриаге.
— Что же вы предлагаете?
— Почтенные депутаты знают, что когда французская революция тысяча восемьсот сорок восьмого года провозгласила республику, то в связи с существованием права собственности возникла необходимость в организации труда, заботе государства об участи безработных и неимущих и еще множество проблем такого рода. И проблемы эти потрясли сознание общества!
— Республиканцам сорок восьмого года приходилось думать об участи городских рабочих, а не сельских бедняков, как у нас, — сказал председательствующий.
— Справедливо, сеньор председатель. Но я говорю о принципе. Да, у нас иное положение. Но выход есть. Я предлагаю принять декрет, обязующий владельцев пустующих земель, которые они сами не возделывают, продать эти пустоши, разделив их на небольшие участки. Таким образом мы решим проблему неимущих, создав на необъятных пространствах Мексики процветающих и счастливых земледельцев, которых государство на первых порах должно снабдить семенами и необходимым инструментом, освободить их на определенный срок от налогов, дать им свободно — вы слышите, сеньоры? — свободно обрабатывать свою землю без полиции и надсмотрщиков, без арендной платы и нотариальной платы… Свободно, сеньоры!
Чей-то горестный голос перебил его.
— Оставьте их без присмотра — они завтра же продадут свои участки и инструменты, пропьют их, и все пойдет по-прежнему!
Арриага свирепо обернулся на голос.
— Да! Знакомые речи — мексиканцы ленивы, распущенны, инертны! Предположим! Но разве всегда были они такими? Кто их такими сделал?! Разве не мы десятилетиями зовем их к оружию, отрывая от домов, от земли? А сами не можем дать им ничего, не можем защитить от растлевающей власти циничных священников?! А тысячи солдат, лишенных понятия долга и презирающих закон и святость человеческой личности? Разве не мы сделали их такими, отдав в руки тщеславных и алчных генералов? Так попытаемся же искупить нашу вину перед этими несчастными людьми! Да,
Он перевел дух и быстро пошел на свое место.
Фариас поднял руку и остановил нарастающий гул в зале и на галерее.
— Сеньоры! Министр финансов дон Мигель Лердо де Техада, находящийся в этом зале как зритель, пишет мне, чтобы я успокоил сеньора Арриагу, — правительство уже подумало об этих экономических несоответствиях и готовит специальный закон!
«Мой дорогой друг! Вы знаете мой легкий характер и отсутствие фанатической сосредоточенности даже на тех проблемах, над которыми я думаю всю жизнь. Я человек веселый и спокойный. До сих пор только один государственный деятель умел выводить меня из равновесия. Теперь появился второй. Комонфорт и Лердо — эти двое кого хочешь сведут с ума. Сколько лет я твержу, что спасение Мексики только в одном — в образовании класса свободных мелких собственников. Не мной это придумано, как бы ни грызло меня тщеславие, я никогда не стану присваивать чужих заслуг, не правда ли? Об этом говорил великий Прудон — кстати, мне лично говорил. К этой мысли склонялся наш общий учитель Мора. Это же очевидно, мой несгибаемый друг! И что же мы видим теперь?
Когда я прочитал первую статью высокоумного „закона Лердо“, я начал потихоньку ликовать: „Все земельные поместья и городская недвижимость, которые в настоящее время находятся во владении или в управлении гражданских и церковных корпораций, передаются в собственность тем лицам, которые их арендуют…“ Наконец-то, подумал я, эта проклятая недвижимость сдвинулась с того места, которое ей вовсе не пристало занимать в нашей экономической системе. Но что я читаю дальше?
Какой Люцифер консерватизма и идиотизма внушил Лердо идею нерасчленяемости земель? Неужели он — наш мудрый президент не в счет! — не понимал, какими несчастьями чреват этот запрет и какие выводы из его закона сделают всякие авантюристы и хищники?
Что получилось в действительности — купить огромные церковные поместья могут только лица, располагающие огромными суммами, стало быть, закон приносит новые выгоды богатым, а отнюдь не неимущим. Если бы можно было делить эти поместья — другое дело! Но делить их нельзя. Таким образом, мы производим отнюдь не свободных ранчерос, которые испокон веку нас поддерживали и стали бы оплотом свободы, а умножаем класс крупных землевладельцев, с которыми нам никогда не договориться. Но это еще не все! Этот новоявленный Адам Смит не подумал о чрезвычайно простой вещи — с точки зрения строго юридической индейские общинные земли тоже являются корпоративной собственностью и подпадают под действие нового закона! И индейцы, владевшие этими землями испокон веку, оказались теперь в положении арендаторов. И стало быть, они должны в определенный срок подать заявки на приобретение земли (своей собственной!), уплатить разные нелепые сборы, внести взносы за обмер участков и оформление документов! Не мне Вам объяснять, сколько из них не успеет совершить все эти формальности, а сколько и вообще не знает, как это делается. Они, разумеется, лишатся земли. Мне пишут из Мичоакана о том, как разные негодяи спаивают тех индейцев, кто успел закрепить за собой участок, и покупают у них землю за полцены, а то и просто выкрадывают документы и гонят прочь.
Я знаю, что только у вас, в Оахаке, индейцы не пострадали. Но, во-первых, губернатор Хуарес один на всю Мексику, а во-вторых, мой дорогой адвокат, Вы таким образом нарушаете закон. Закон мудрого и ученого сеньора Мигеля Лердо де Техада охраняет интересы скупщиков и спекулянтов, а Вы эти интересы ущемляете.
Вы перестаете быть законопослушным, сеньор адвокат? Меня это радует и обнадеживает.
Наш друг Гильермо при слове „Лердо“ немедленно наклоняет голову, его шевелюра принимает — только в эти моменты! — аккуратную форму, а именно — форму бычьих рогов, и он начинает бегать по комнате, как бык по арене. При этом он шлет Вам привет. И он, и я почтительно целуем Вашу руку».