Три Ярославны

Валуцкий Владимир Иванович

— А простит тебе твой Бог, что, подобно язычнику Пиште, добыл себе жену язычницу? И брат твой, король, — что он скажет?

— Он поймёт. Он тоже тебя любил.

— Так он меня прежнюю знает. А узнал бы про нынешнюю...

— Знает и про нынешнюю. И я знаю... И не могу, — молвил Левента, поднимаясь с пола на колени, — сидеть спокойно, когда гибнет твоя душа!..

— Это про меня и попы говорят, слышала.

— А я слышал, что говорят о тебе воеводы и какое войско против тебя собирают... Не знаю, Агнеш, — горячо продолжал Левента, — кто тебя околдовал, но не

верю, что навечно. А мой Бог прощает раскаявшимся. Если поверишь мне, оленица моя ненаглядная, всё для этого положу, но спасу и душу твою и тело, нет у меня ничего тебя дороже!..

Агнеш увидела, как влажно блеснули от слов, не высказанных с давних пор, его глаза, и её лицо тоже потеплело. Она отвечала задумчиво и мягко:

— Тебе — поверю. Себе не прощу. Спрашиваешь, кто меня околдовал? Эти люди, — повела она рукой, — матери их, отцы, деды. Когда... после беды я онемела, и жизнь мне стала немила, и все петли я искала или высокого обрыва, меня взяли к себе двое стариков из деревни. Лечили травами, заговорами, последних кур в жертву богам резали... а в Христа не верили, добро творили не ради рая или ада — просто жили по совести, радовались жизни, и лучше, чем с ними, мне не было никогда. От этой радости и прошла моя немота, и снова жить захотелось.

— Жить можно было и среди других людей...

— А куда мне было идти? И зачем, когда эти люди приняли меня как свою? Любили, заботились. И рыцарям, убившим отца и меня опозорившим, мы славно с ними отомстили, воюя с Петером. Одни у нас стали дела, одни мысли.

— Одни — с разбойником Ватой? — Левента выпрямился, поднявшись с колен. — Сколько невинной крови на нём!

— Не всегда мы с ним ладим, — сказала Агнеш неохотно.

— А чем твои люди лучше? Убили епископа в Шароше, церковное имущество разграбили! А оно — достояние всей городской общины.

Глаза Агнеш настороженно замерли на Левенте.

— Кто про грабёж сказал?

— Известно это.

— Мне неизвестно, — сказала Агнеш, нахмурившись. — Что ещё тебе известно?

Левента вздохнул:

— Не об этом я пришёл с тобой говорить. Не судить тебя, не спорить. Скажу лишь ещё: не жди от короля, что он будет с вами заодно.

— Не жду, не дура, — отвечала она и тоже встала. — Видишь, пришёл ты говорить о любви, а о любви не вышло, не время, значит, ей сейчас. А за верность тебе спасибо. Но поздно, милый Левента. Орешина, выкопанная в орешнике, в дубняке не примется — завянет.

— А если ударят по орешнику топоры?..

— Значит, судьба. Но мои люди — не безответные деревья. Прощай, — шагнула она к выходу. — И ещё одно знай, Левента: люблю я только один раз в жизни.

Агнеш негромко свистнула, и в тот же миг возник в двери Ласло, словно всё время ждал у порога.

— Пусть Буйко и Любек, — приказала Агнеш, — отведут этого человека туда, где его Пишта нашёл, и коня ему пусть вернут. Он не враг нам. Идите. — Левента, бросив последний, печальный взгляд на Агнеш, двинулся за воином. — А потом, Ласло, — прибавила Агнеш, — немедля вернись ко мне.

Оставшись одна, Агнеш присела к столу, как будто внезапно убыло в ней сил, и некоторое время сидела так неподвижно. Потом взяла со стола медное зеркало с ручкой и осторожно в него заглянула.

Но не лицо Агнеш отразилось в нём, а её фигура во весь рост, и шла Агнеш, совсем молодая, в белом платье, по цветущему лугу, и два всадника шагом ехали на конях по обе стороны от неё. Все трое смеялись чему-то весело, потом один из всадников нашу лея, обхватил Агнеш крепко и посадил на коня перед собой. И они поскакали по лугу, а оставшийся всадник, грустно улыбаясь, глядел им вслед. А конь мчался всё резвее, и воздух туго бил в лицо и трепал волосы, и дух забирало от радостной скачки...

За спиной её раздались шага, дивное изображение исчезло, и теперь одно усталое лицо Агнеш глядело с мутной медной поверхности. Агнеш отложила зеркало, подобралась, обернулась. Ласло стоял перед ней.

— В Шароше храм разграбили. Чьих рук дело? — в упор глянула на него Агнеш.

— Не ведаю, — отвечал Ласло.

Агнеш поднялась. Взяв мешок у изголовья постели, кинула в него зеркало и пошла к двери.

— Собери людей, — приказала она на ходу.

Ласло побежал вперёд. Агнеш окружили несколько женщин, дожидавшихся её у входа.

— Кудесница добрая, — засеменила за Агнеш старуха. — Не откажи, исцели сыну ногу. Сбор винограда скоро, а он ступить не может.

— Вечером приводи, — ответила Агнеш, продолжая идти. — Все вечером приходите, сейчас недосуг мне, — сказала она, и женщины отстали.

Воины, собранные Ласло, уже ожидали предводительницу на вытоптанном посреди стана кругу, где торчал широкий пень. Агнеш ступила на него и оглядела своё воинство.

— Мне стало известно, братья, — сказала она, — что, несмотря на мой запрет, кем-то разграблено церковное имущество в Шароше и убит поп, тоже несмотря на запрет. Но попа не вернёшь, а имущество принадлежало всей общине города и вложено было такими же, как вы, бедняками. Не в наших законах, братья, грабить своих братьев!

Воины переглядывались. Ласло цепкими своими очами блуждал по их лицам.

— А поэтому, — сказала Агнеш, — велю всем до единого принести сюда свои вещи, и каждый начальник дюжины проверит их у каждого из своих. Начнём же с меня.

С этими словами Агнеш подняла свой мешок и вытряхнула его содержимое — гребёнка упала на землю, рубашка и платки, простой ножик... медное зеркало с ручкой...

Воины, Буйко и словен Любен, проводили Левенту до опушки леса. Дальше открывалась равнина и тропа спускалась по ней с холма к реке.

— Вот, господин, — сказал Любен. — Там внизу брод, а за бродом — прямая дорога до города.

— Прощай. — Буйко громко свистнул, конь под Левентой испуганно присел на задние ноги и понёс всадника вниз по тропе.

Они повернули коней обратно в лес.

— Зря ты назвал его господином, — сказал Буйко. — Нет у нас такого слова.

— Не привык ещё, — смущённо отвечал Любен. — Да и хозяйка сказала, что не враг он нам.

— И хозяев у нас нет, — сказал Буйко. — Может, ты и в Христа веруешь? — засмеялся Буйко.