Три жениха на мою голову
Шрифт:
Эта тетя Марины… Просто монстр какой-то, а не тетя!
С порога начала меня троллить. Я сам мастер провокации и иронии, но тут оплошал. Был растерян, уязвим и не готов в обороне.
Стоя перед дверью, я жутко волновался. Я и до этого видел, Ксюшу, но сейчас все по-другому. Раньше я не знал, что могу оказаться ее отцом… Я вообще об отцовстве ни разу всерьез не думал. Ну, то есть я предполагал, что когда- нибудь у меня будут дети, но это время казалось очень далеким. А тут вдруг раз —
Ксюша с интересом разглядывала игрушечный дом, я с не меньшим интересом разглядывал ее. О чем вообще говорить с детьми? Не о погоде же, и точно не о том, как сыграл Спартак. Была бы она хотя бы мальчиком…
Надолго зависнуть рядом с Ксюшей, с интересом изучающей новую игрушку, мне не позволили. Меня заманили в кухню якобы чтобы напоить чаем с блинами, а на деле — чтобы поиздеваться.
Инга нападала, а Марина пыталась меня защищать… Я чувствовал искреннюю признательность, и готов был и дальше терпеть насмешки ее тетушки.
Но тут Марина решила потоптаться на моей ноге, а у меня там ушибленный мизинец. Я не удержался от вскрика.
— Извини, — испуганно произнесла Марина. — Я планировала наступить на ногу Инги.
— Это еще зачем? — возмутилась та.
— Хотела намекнуть: хватит изводить Федора. Вспомни о гостеприимстве!
— А что? — почти искренне удивилась Инга. — Разве я недостаточно гостеприимна?
Этот вопрос она адресовала мне. Я, к тому моменту, наконец-то, пришел в себя. И поэтому нагло заявил:
— Недостаточно.
Она опешила.
— Знаете… знаешь, как говорится в мудрых сказках: сначала молодца надо накормить-напоить, а потом уже над ним изгаляться.
— А кто изгаляется? Я и не думала изгаляться. Так, пара дружеских подколок. Возвращаясь к бестактным вопросам: у вас какой размер?
Я опять начал заикаться.
— Размер ч-чего?
— Ноги, конечно! Хотела тебе тапочки принести. А ты что подумал?
Инга — тролль восьмидесятого уровня! Она начинает мне нравится.
— Нога у меня сорок пятого размера. Еще какие-нибудь параметры интересует? Мне скрывать нечего.
Инга засмеялась.
— А как же! Я очень любопытна.
В дверях появилась Ксюша.
— Помоги мне, — обратилась она к Марине.
— Что случилось?
— Оно не открывается.
— Я помогу! — вскочив со стула, я направился в гостиную.
Подошел к игрушечному дому, присел. Оглянулся на Ксюшу. Она стояла в дверях и смотрела на меня исподлобья, с недоверием.
— Что не открывается? — спросил я.
Ксюша не шелохнулась и ничего не сказала.
Я попытался сам разобраться, что там может не открываться. Дверей у дома не было, так же, как одной стены. Все на виду, все
— Вот, — услышал я над ухом.
Ксюша уже стояла рядом и дергала дверь игрушечного холодильника.
— Наверное, она и не должна открываться, — предположил я.
— А как они будут брать еду?
Что на ответить на этот вопрос, я не знал. Зато, присмотревшись, заметил тонкую полоску скотча. Мне удалось поддеть ее и оторвать. Холодильник распахнулся а там, к моему удивлению, обнаружились микроскопические продукты.
Ксюша начала кормить ими маленького динозавра. А мне вручила такого же, но побольше.
— Это мама-динозавр, — объяснила она. — А у меня дочка-динозавр. Ей пора спать, а мама будет ей песню петь.
Что сказать на это, я тоже не знал, поэтому просто кивнул.
Маленького динозавра она сунула в кровать. И заявила:
— А ты как будто мама.
— Может, папа? — осторожно спросил я.
— Ты что ли не понимаешь? Это мама! — Она указала на динозавра в моих руках. — Видишь, у нее ногти накрашены.
Я присмотрелся: и правда, у зверя были какие-то лиловые когти…
— Давай, пой, — скомандовала Ксюша.
— Что? — не понял я.
Ксюша посмотрела на меня, как на дебила.
— Пой песню, дочке спать пора.
Это предложение застало меня врасплох. Петь? Но я не умею. И песен не знаю.
— А какую песню?
— Колыбельную!
Я оглянулся на дверь. Странно, что Инга с Мариной до сих пор на кухне, не торопятся к нам присоединиться. А, может, они подслушивают? Они умрут со смеху, если я запою. Это будет несмываемый позор.
Я не пою никогда. Даже пьяный, даже в караоке, даже хором. Максимум — могу подмурлыкивать песне по радио, когда еду в машине. У меня нет слуха и голоса! И я очень стесняюсь петь.
Но Ксюша смотрела на меня в ожидании. И я не мог ее подвести. Еще раз оглянувшись на дверь, я завыл:
— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и утащит за бочок…
— И кроватку качай, — дала мне указание Ксюша.
К моему пению, или, скорее, вою, у нее претензий не было. Как ни странно…
Они появились в дверях, когда я затянул свою короткую пугающую колыбельную по третьему кругу. Я уже немного освоился, мне было не так стыдно. До того момента, как я услышал от двери приглушенное хихиканье. А потом и аплодисменты.
Не знаю, кто их них двоих хихикал, но аплодировала Инга.
— Тихо, — прикрикнула на них Ксюша. Тотошу разбудите!
Они притихли. А Ксюша всплеснула руками:
— Ну вот! Он теперь плачет! — И обратилась ко мне, — Мама, пой.
Делать было нечего, я завыл.