Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Замостьянов Арсений Александрович

Судя по характеру Рыкова, можно предположить, что его привлекло в большевиках именно это — способность к маневрированию, минимум (по сравнению с меньшевиками) демагогии, нацеленность на расширение своего влияния среди рабочих и в конечном итоге на захват власти. Человек практического ума, будучи большевиком, он ясно знал, за что борется. К тому же его воззрения были гораздо радикальнее меньшевистских. Рыков поддерживал решительную «ленинскую» резолюцию II съезда об основной задаче партии — «борьбе за диктатуру пролетариата».

К тому времени он слыл счастливчиком. Рыков за несколько лет стал одним из признанных королей конспирации. Филеры имели такую справку об опасном подпольщике: «Алексей Иванович Рыков, он же Власов, он же Сухорученко Михаил Алексеевич, кличка наблюдения „Глухарь“, рост — средний; телосложение —

обыкновенное; цвет волос — шатен; лицо — чистое; борода — буланже; усы — светло-русые; походка — обыкновенная; тип — русский» [25] . Да, кличек у Рыкова, как и у других большевиков и эсеров, было несколько, но использовал он их только по необходимости. Кстати, как только партия стала легальной (после Февральской революции) и тем более когда большевики пришли к власти — он предпочитал пользоваться только своей истинной фамилией. Был и остался Рыковым. Ну, а термин «борода буланже» тогда всем был понятен как дважды два: это конусообразная бородка, несколько удлиняющая лицо. В начале ХХ века такую любили носить врачи, учителя. Словом, патентованная интеллигенция.

25

Цит. по: Горелов И. Е. Николай Бухарин. М., 1988, с. 10

^{Розалия Землячка. 1920-е годы [РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 54. Д. 24. Л. 65]}

В декабре 1904 года Розалия Землячка писала из Петербурга Ленину в Женеву: «Конференция северных комитетов предлагает кооптировать Алексея. Я считаю его одним из лучших кандидатов… Он вполне надежный человек… Но все же мало проверенный. Это меня несколько смущает, но я считаю необходимым на кооптацию его согласиться». Проверку он, по всей видимости, прошел успешно, потому что вскоре Рыкова избрали членом Бюро комитетов большинства, как назвали этот орган партийного руководства, нелегально возникший в России.

«Товарищ Алексей» прочно обратил на себя внимание Ленина незаурядной энергией, молодой активностью, о которой ему сообщали соратники. Ульянова не все устраивало в политических воззрениях Рыкова, заочно они постоянно спорили. Впрочем, в то время спорили все. Конечно, мы сегодня, зная последующую историю, заведомо считаем Ленина вождем партии и политическим гигантом. В начале ХХ века это вовсе не считалось очевидностью. Ульянова-Ленина, безусловно, признавали выдающимся революционером, незаурядным теоретиком, знатоком и вольным интерпретатором марксизма. Вызывала уважение его преданность идее. Соратники не сомневались: Старик все свои силы посвящает революции, трудится до изнеможения, даже когда нет шансов на быстрый успех.

2. Швейцарский вояж

Итак, в 1903 году Рыков поступил на службу в статистический отдел губернской земской управы. В первый и последний раз он работал официально, а не только «на революцию». Служил он недолго, но за это время, во-первых, немного улучшил материальное положение, получая вполне легальное жалованье, а во-вторых, наладил новые связи с рабочими Саратовской губернии — в особенности с железнодорожниками. С ними он встречался как сотрудник управы, но ни на минуту не забывал о партийной агитации. За ним наблюдали, но, как вспоминал Рыков, ему первое время удавалось «ускользать от филеров». Но следили за ним всё внимательнее. Это происходило в столыпинские времена, когда саратовская полиция работала энергичнее, чем прежде. Кстати, к земской управе губернатор Столыпин относился с предубеждением: туда проникло немало либералов, врагов трона. Губернатор называл их «злыми саратовцами» и радовался, когда удавалось их «уважать себя заставить» и приобщить к работе. Рыков, конечно, оказался злым из злых.

21 октября 1903 года в агентурном донесении говорилось: «Выход наблюдаемого из дома не видели, а в 4 часа дня он неизвестно откуда пришел домой вместе со своей сестрой Фаиной». А потом он и вовсе пропал. Скрылся. Его искали в Царицыне и Саратове, но тщетно.

Летом 1904 года вышло высочайшее повеление о высылке Рыкова на север Пермской губернии — за принадлежность к «преступному сообществу», к чему присовокупили и хранение запрещенных книг. Но, чтобы выслать, его нужно было найти… Это оказалось неразрешимой задачей. Агенты «Искры» — настоящие асы конспирации — помогли Рыкову на время покинуть пределы Отечества. Он прибыл в Швейцарию, в Женеву, где с 1903 года печаталась главная партийная газета «Искра». Молодой социал-демократ, столько читавший о Европе, впервые оказался за границей! Прибыл фактически по приглашению Ленина, который уже задумывался о контурах будущей большевистской партии и пытался представить ее будущее руководство, прощупывая кадры.

^{Владимир Ленин. 1916 год [РГАСПИ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 20]}

Владимир Ульянов снимал уютный трехкомнатный домик в рабочем поселке Сешерон, под Женевой. Полтора-два месяца Рыков гостил у Ленина. Они имели возможность пообщаться — за чаем, во время прогулок и шахматных сражений. Оба недурно играли. Эта встреча оказалась одной из решающих в судьбе Рыкова, ведь Владимир Ильич именно тогда окончательно и бесповоротно мобилизовал молодого социал-демократа в ряды большевиков.

Рыкова водили на швейцарские предприятия, он наблюдал за жизнью местных рабочих, знакомился с социалистами из страны Вильгельма Телля. И почти всюду его сопровождал Ульянов. Будущий «вождь мирового пролетариата» почувствовал в нем родство — недаром они немало говорили не только о партийных делах, но и о Волге, о Саратове, о Казани. К сожалению, воспоминаний об этой поездке осталось немного.

Видимо, в Женеве Ульянов поручил ему восстановить совсем было потухшую после арестов московскую партийную организацию — и Рыков с готовностью согласился, несмотря на постоянный риск угодить в длительную ссылку. Кадров партии не хватало. Приходилось рисковать даже такими людьми, как «товарищ Алексей». И здесь можно добавить, что революционеры в те годы не слишком боялись ссылок и даже тюрем: все-таки наказания к ним до событий 1905 года применяли сравнительно мягкие. Это не распространялось на террористов и их сообщников, но к ним Рыков отношения не имел. Этим «ремеслом» в то время занимались эсеры.

Над Российской империей сгущались тучи, прежний порядок не просто перестал устраивать большинство городской молодежи, но и вызывал у них готовность вести опасные игры с государством, которое они готовились «свергнуть могучей рукою». Трону в конечном итоге не помог ни экономический рост, ни жесткость Петра Столыпина. Не размышляя об этом, мы никогда не поймем Рыкова — хотя бы частично. Ведь он был, без преувеличений, активным участником борьбы против самодержавия — во многом даже более радикальным, чем Владимир Ульянов (Ленин). Все свои «царские» годы он оставался принципиальным нелегалом. Паспортами, за редчайшим исключением, оперировал только поддельными, на чужие фамилии — это часто оказывалось необходимым для «профессионального революционера». Самым законным, с точки зрения властей, его заработком так и осталось скромное репетиторство в старших классах гимназии.

Гордился Рыков и тем, что, пройдя через десятки тюрем и ссылок, так и не стал политическим эмигрантом. Тянул лямку в подпольных социал-демократических организациях в России, «стране рабов, стране господ». Неоднократно, ненадолго, с поддельными документами, он выезжал в Европу — на партийные форумы и для встреч с соратниками-эмигрантами. Но всякий раз, несмотря на риск, возвращался в Россию. И снова — тюрьмы, ссылки, побеги, иногда — фантастические по дерзости… Нелегальное братство. Их объединяла не только идеология, не только уверенность в том, что «оковы тяжкие падут», но и недетская игра в конспирацию, постоянная опасность «попасться», к которой молодой Рыков относился насмешливо. Это сплачивает посильнее любви к Марксу, особенно в молодости. Нашему герою рискованная игра в «казаки-разбойники» придавала азарта. Он и не думал «легализоваться», окончить университет, стать учителем или хотя бы репетитором, продолжая свой гимназический опыт. Только нелегальщина со всей ее тревожной романтикой.