Три жизни господина N
Шрифт:
На следующий день мы с отцом снова ехали на метро в сторону центра. Школа, с которой я связывал свои надежды, оказалось довольно старым, но крепким зданием послевоенной постройки. Наверное, еще пленные немцы возводили. По лестнице с допотопными деревянными перилами, мы зашли на второй этаж, и оказались в длинном и широком проходе. Лучи августовского солнца играли на старых рамах, но коридор еще хранил утреннюю прохладу. За окнами покачивала желтеющими листьями высокая липа, и, казалось, что в воздухе уже разливалось ожидание "Первого сентября". Как всегда, перед началом учебного года я чувствовал грусть и радость одновременно.
Пройдя весь коридор, мы оказались в широком прохладном холле. Перед кабинетом, где должна была решиться моя судьба, стояли еще две пары: - Полная невысокая девочка с очень похожей на нее мамой. Худой сутулый парень в очках в сопровождении отца, на интеллигентном умном лице которого была написана как минимум ученая степень кандидата наук. Все они, как и мы с отцом, сильно нервничали. Первым зашел очкарик. Довольно быстро он вернулся, улыбающийся и счастливый. Девочку продержали гораздо дольше. Когда она, наконец, появилась, мать кинулась к дверям, словно потерявшая яйцо наседка. Они одновременно что-то затараторили и быстро пошли по коридору.
– Ну, с Богом!
– неожиданно перекрестил меня отец и подтолкнул вперед.
В кабинете за длинной партой сидели двое. Бородатый мужчина лет сорока и совсем молодая светловолосая женщина в открытом летнем платье. Напротив их был поставлен стул для экзаменуемых. Я подошел ближе и назвал фамилию. Блондинка наклонилась над столом и стала искать меня в списках. А мой взгляд непроизвольно уткнулся в ее широкое декольте. Для страны, в которой пока еще не было секса, открывшееся зрелище казалось весьма впечатляющим. Видимо почувствовав столь пристальное внимание, она удивленно подняла глаза. Я быстро отвернулся.
– Рады вас видеть, Павел! Садитесь, пожалуйста, - произнесла она вежливо, но с затаенной в голосе иронией.
Первым вопрос задал бородач. Математическая задача была не особо сложная, и наверное, с перепугу, я ее достаточно быстро решил. Бородач оживился и дал задание намного сложнее. Тут я уже поплыл. Следя за ходом решения, экзаменатор очень живо реагировал на метания моей мысли, и, как показалось, искренне был раздосадован неудачей.
– Ладно, давайте, теперь пробуем..., - произнес он и, не договорив, начал писать на листе формулу.
– Евгений Маркович! А можно, теперь я?
– ласково пропела блондинка.
– Хорошо, хорошо - согласился бородач и недовольно отодвинул листок в сторону.
По теме вопроса я понял, что привлекательная молодая особа представляет здесь "ее величество" физику. Этот предмет я вроде бы подготовился лучше, но подвела олимпиадная изюминка задания. Уже потом, за дверями кабинета, меня осенило, что можно было решить гораздо изящнее и проще. Я же залез в километровые формулы и в итоге наделал ошибок. Экзаменаторша с явным удовольствием констатировала мою неудачу. Следующий вопрос был не сложным, но тут злую шутку сыграло нервное напряжение. Ошибку я сделал, уже при написании исходного уравнения. Увидев, хотел исправить, но не успел.
– Спасибо, Павел! Не смеем больше вас задерживать, - ехидно произнесла блондинка. Уходя, я поймал на себе взгляд, бородача, и увидел в нем сочувствие.
– Ну как!
– кинулся ко мне с вопросом отец.
– Плохо - пробормотал я, и тут же увидел, как мой родитель прямо на глазах осунулся и постарел. В метро мы расстались. Отец поехал на работу, я домой. Хорошо помню, как по дороге меня угнетало созерцание веселых беззаботных лиц вокруг. Все эти незнакомые люди были в тот момент для меня воплощением бездушного окружающего мира, которому нет никакого дела до твоей боли.
Вечером до прихода отца, я провалялся на диване. Это были не просто переживания подростка после одной из первых жизненных неудач. Очередной крах потерпел и умудренный опытом человек, возомнивший было себя хозяином судьбы. Упругая стена туннеля отбросила назад, да еще и посадила в натекшую с потолка лужу.
На следующий день вернулась из отпуска мать - загоревшая, похорошевшая, не в меру возбужденная. Узнав о моем провале, она поохала, но как-то не очень искренне. Видно другие проблемы уже пересиливали материнский инстинкт.
И вот наступило тридцать первое августа. Все еще пребывая в депрессии, я не выходил из своей комнаты. Предстоящее свидание с одноклассниками и учителями на этот раз не вызывало ни единой положительной эмоции. Я чувствовал себя узником, который надеялся на амнистию, но получил отказ. Около восьми вечера в комнату вошел отец.
– Готовься, завтра в новую школу поедешь. Надеюсь, дорогу запомнил. Провожать больше не буду.
– произнес он еле сдерживая раздражение. Потом, все-таки не удержавшись, добавил - Засранец!...
На следующее утро я уже бежал не по проторенному маршруту, а в противоположную сторону к метро. Чувства, которые переполняли меня в тот день, были очень противоречивы. С одной стороны я был счастлив, что течение моей судьбы с этого момента поворачивало в другое, возможно более счастливое русло. Но я хорошо понимал, что моей заслуги тут нет. Судя по всему, отец, всеми правдами и неправдами добился моего зачисления, возможно даже кому-то заплатил. И этот прискорбный и стыдный для меня факт, ставил под сомнение возможность окончательно вырваться из проложенной еще до моего рождения колеи.
Обливаясь потом, Денис тащил наверх пачки еще пахнувших типографией журналов. Когда-то эта процедура казалась священнодействием, но в последнее время стала раздражающе обыденной и порождала неприятный вопрос: " Куда теперь все это девать?"
" Пять шесть пачек в киоски на реализацию. Через пару месяцев, добрая половина вернется." - уныло думал он.
– "Какую-то часть должны раскупить авторы. Но все равно, как минимум, сотня экземпляров зависнет."
С левой стороны комнаты постепенно вырастала баррикада из нереализованных журналов. Недавно, посетив место работы мужа, Ленка обнаружила эти залежи и устроила скандал. Может быть, с излишней женской эмоциональностью она говорила в целом правильные вещи: