Три жизни Юрия Байды
Шрифт:
— Я пришла сюда, — сказала Васса, — чтобы услышать от вора Варухина, почему он украл фамилию, а с ней и всю славную жизнь моего мужа? Как Варухин остался живой, один из ушедшего в рейд отряда, которым командовал мой отец?
Варухин вздрогнул всем телом, поднял голову. И вдруг зажмурился, словно перед ним была не Васса, а сиял ослепительный, режущий глаза свет. Он не мог смотреть на Вассу и отвернулся к окну, за которым виднелось серое небо и такой же серый двор. Там, за решетчатой изгородью, стояли вкопанные в землю козлы детских качелей. И Варухину стало зябко: они показались ему сейчас похожими на виселицу. Он даже головой потряс, чтобы избавиться от наваждения, но очертания
Полынов с презрением глядел на бывшего Байду, потом, вздохнув, сказал:
— Человек, для которого реален только блеск успеха, личное благополучие, пойдет на все. Обыватель с его философией потребителя всегда был и останется потенциальным преступником. Этот самозванец Варухин яростно выступил против рассмотрения парткомом его, так сказать, деятельности. Он требует исполнения закона, он знает, что дознанием имеют право заниматься только юридические следственные органы, ссылается на Конституцию. Что ж, пойдем ему навстречу, пусть его делами займется прокуратура, а мы перейдем к следующему вопросу.
…На другой день Васса обратилась в органы государственной безопасности, изложила суть дела. Ее попросили остаться в Москве на несколько дней. Чтобы побыть подольше с сыном, она переселилась к нему в гостиницу. Вскоре ее опять пригласили в КГБ для дачи дополнительных показаний по делу Варухина. А вечером мы вернулись к разговору о судьбе истинного Юрася Байды. Все думали по-разному. Я сказал:
— Если Юрий Прокопович погиб, то кого же спасли во время грозы сестры Калинченко? Это очень важно, потому что неизвестный нам человек, будь он жив, мог бы пролить свет на темные пятна в событиях. Одна из сестер, Ефросинья Павловна, утверждает, что откопала в лесу именно Байду, а не кого-то другого, да и сестра ее покойная узнала его. Он долго лежал у них в подполье, они с ним разговаривали, ухаживали за ним, лечили. Поскольку из местных партизан в вашей группе был один Байда, значит…
— К сожалению, это еще ничего не значит, — сказала Васса. — Нынче, через много лет после войны, люди с подмоченной при немцах репутацией стараются задним числом присвоить себе различные заслуги, показать себя борцами с фашизмом. Поэтому к Калинченко доверия у меня нет. Достаточно того, что она, знавшая, по ее словам, истинного Юрия Байду, признала его в проходимце! Одно это свидетельствует о ее…
— Не могу согласиться с вами! — перебил я Вассу. — Мне кажется, Калинченко просто подпала под общий праздничный настрой в момент встречи с мнимым Байдой. Влияние своего рода массового гипноза… И в то же время ей явно виделся иной Байда! Я отлично помню ее неуверенный тон, изумление на первых минутах общения с гостем. Все это я отнес за счет волнения, отдаленности событий по времени, людской забывчивости… Некоторые разговоры в Покровке и Рачихиной Буде записаны у меня на магнитофоне. Вот послушайте.
Я поставил кассету, нажал кнопку. Зазвучал голос Ефросиньи Павловны:
«Волосыкы у тебя были темнии, як нич… спеклысь с кровью та с глиною могильной. Сосульками висели. И лица не было видно. Страшно!»
Остановив магнитофон, я перемотал пленку дальше, где Калинченко рассказывает, как вытащила Байду из могилы.
«А вин же молодэсэнькый, пораненный весь! Чуть дыхае. Тяжкенькым показался, а худущый — як та жердина… Сбегала я, покликала сестру Настю, а Настя пизнала тебя. «Цэ ж, — говорит, — Куприяна Темнюка племянник,
— Как, — спросил я, выключая магнитофон, — похож Варухин на портрет, нарисованный Калинченко?
— Скорее, это портрет Юры, — сказала Васса, заволновавшись.
— А теперь другая вещь, — продолжал я. — У спасенного сестрами Калинченко человека, если это был Юрий Прокопович, странное, трудно объяснимое поведение. Оно, как мне кажется, совершенно не вытекает из его характера. Неужели у него за четверть века ни разу не появилось желания посетить те места, где он был заживо похоронен, повидать и поблагодарить тех людей, которые спасли его и поддержали в беде? Это не в характере Байды.
— Нет, — сказала Васса твердо. — Юра был очень честный, обязательный человек. Хорошо помнил добро и умел прощать зло.
— Выходит, не его спасли сестры Калинченко?
Васса молчала и вопросительно глядела на меня.
— А я, Васса Карповна, убежден, что Калинченко не обманывают. Сестры действительно, спасли кого-то, и по-моему Байду, но отнюдь не Варухина. Выдавать себя за Байду он стал значительно позже. В то время, когда Юрий находился у Калинченко, Варухин еще был в рейде с отрядом «Три К».
Васса вздохнула.
— Мы вернулись к тому, с чего начали разговор…
Моя дочь Наташа, не отходившая ни на шаг от гостей, глотавшая каждое их слово, пылко изрекла:
— Надо показать Ефросинье Павловне Калинченко фотографию Юрия Прокоповича и фотографию Варухина, пусть выберет из них настоящего Байду. Чего проще?
— Во! — воскликнул я. — Еще один комиссар Мегрэ появился…
— Ты права, — поддержала Васса покрасневшую Наташу. — Но беда в том, что ни одной карточки Юрия Прокоповича не сохранилось.
— В свое время отец поступал в военное училище, — заговорил в раздумье капитан Байда. — Документы сдавал через военкомат, в том числе и анкету с фотографиями. Отказ в приеме также получил в военкомате, но документы забрать не успел — началась война. Поэтому, если архив военкомата сохранился, то остались и фотокарточки. Надо запросить Центральный архив Министерства обороны. Я попрошу свое командование, чтобы это сделали официальным порядком, так будет быстрее.
На том мы и порешили. На следующий день я проводил Вассу, уезжавшую к себе в Березово, и сына, который отправлялся к ней погостить на две недели оставшегося отпуска.
Следствие по делу Варухина продолжалось, и чем больше подробностей выявляло оно, тем полнее открывалась глубина падения этого человека, чудовищная тяжесть его злодеяний, среди которых присвоение чужого имени и чужой славы было лишь одним из штрихов на черной совести негодяя.
Показания Варухина пролили, наконец, свет и на то, что оставалось тайной более четверти века…
ТАЙНА ИСЧЕЗНОВЕНИЯ ОТРЯДА «ТРИ К»
Уже третью неделю отряд Коржевского идет ускоренным маршем на северо-запад. Боевое задание — крайне срочное и важное, хранящееся командованием в глубокой тайне. Даже писарь Варухин, читающий почти все секретные документы, и тот лишь смутно догадывается о цели рейда. Партизаны торопятся, идут лесами, питаются сухарями да консервами, пьют сырую воду — разведение костров строжайше запрещено — и все же двигаются медленно. Приходится действующие дороги тщательно разведывать, обставлять охраной, и только тогда партизаны пересекают их с оглядкой и чуть ли не бегом.