Три зимовки во льдах Арктики
Шрифт:
В ближайшие дни возобновим измерения глубины.
29 мая.85°30',2 северной широты, 77°22' восточной долготы. Сегодня надо льдами бушует шторм. Норд-вест достиг силы в 9 баллов. Все затянуто пеленой метели. У нас выходной день.
Пользуюсь свободным временем, чтобы привести в порядок свои записки, расчеты, планы.
Весна прошла достаточно плодотворно. Никогда еще мы не работали с такой интенсивностью на научном поприще. Быть может, многое из того, что мы сделали, имеет лишь небольшой интерес или же попросту является повторением уже известных истин, - ведь мы далеко не так уверенно чувствуем себя в области науки, как того хотелось
Конечно, мы могли бы прожить эти месяцы несравненно спокойнее. Мы могли бы без тени стыда глядеть в глаза своим соотечественникам даже в том случае, если бы ограничились тем, что сохранили корабль. Но разве может честный советский человек ограничиться меньшим, если он в состоянии выполнить большее?
Мы поступили так, как поступил бы на нашем месте каждый честный гражданин СССР».
Оглядываясь на пройденный путь...
В морозный майский день, когда над «Седовым» выла и плакала пурга, Александр Александрович Полянский принес мне радиограмму из Москвы.
– Вот, капитан, от пионеров, - сказал, он, дыша на свои красные пальцы, и, слегка улыбнувшись. Добавил: - Интересуются вашими мемуарами...
Я развернул крохотный обрезок навигационной карты, мелко исписанный аккуратным радистом, экономившим бумагу. В радиограмме значилось:
«Приближается большой пионерский праздник - пятнадцать лет со дня, когда пионерская организация начала носить имя Ленина. Просим вас вспомнить о том времени, когда вы сами носили красный галстук, рассказать, как вы готовились стать моряком я как им стали. С горячим приветом.
«Пионерская правда».
Я перечел эти строки и задумался. Пятнадцать лет! Как быстро, однако, мчится время. Кажется, будто еще вчера мы сидели у костра над прудом у старого сахарного завода, и крупные звезды синего украинского неба подмигивали курносым следопытам из звена «юных спартаковцев». А следопыты, обжигаясь, таскали из горячей золы печеную картошку, пели смешную песенку об этой картошке и мечтали о приключениях. И вот оказывается, что все это уже где-то далеко-далеко, за гранью полутора десятилетий.
Откровенно говоря, я не любитель мемуаров, - ведь гораздо интереснее жить, нежели вспоминать пережитое. И Полянский был почти уверен, что запрос пионерской газеты останется без последствий. Но эти лаконичные строки, неожиданно напомнившие о далекой романтической поре, настолько нарушили суровый привычный ритм полярной зимовки, что я невольно потянулся к отсыревшим папкам своего архива.
У меня не было ни времени, ни особого желания приводить в порядок эти папки. Переселяясь с корабля на корабль, я обычно сгребал в кучу все документы, письма, фотографии и запихивал их в первый попавшийся пакет, - лишь бы они не растерялись. И теперь, когда я раскрыл эти папки, на мой стол вывалилась целая груда разноцветных листков, тетрадок, каких-то справок, удостоверений, записных книжек. Они пропахли горьковатым дымом, намокли, разбухли. Буквы расплывались. Фотографии теряли ясность. Но как много говорили мне все эти полузабытые бумажки! В них отражался целый мир, далекий, большой, такой разносторонний, - совсем не похожий на нашу нынешнюю монотонную и однообразную ледовую пустыню.
Я бережно перебирал пестрые открытки с видами различных портов, с которыми познакомился в годы юности, фотографии кораблей, на которых пришлось плавать, расчетные книжки, обрывки старых дневников, сувениры, полученные от иностранных моряков - негров, малайцев, болгар, французов.
Вспомните о том времени, когда вы сами носили красный галстук...
Ну что ж, вот он, белобрысый парнишка с босыми ногами, в трусиках и майке. Он сидит на садовой скамейке, коротко остриженный, остроносый, немного веснушатый, и пристально глядит в объектив фотоаппарата, словно ждет, что оттуда выглянет отчаянный головорез из прочитанного романа, с которым сейчас придется сразиться. Пожалуй, вы были тогда немного дерзки, Бадигин Константин! Но ведь это не самый страшный из человеческих пороков.
Счастливое время безудержных мечтаний, необузданного творчества, фантастических проектов, самый необыкновенный из которых кажется их автору простым и легко достижимым! Прекрасная пора, когда старый рыбацкий ялик без труда можно представить океанским лайнером, а пруд - безграничным морем, когда остается еще так много непрочитанных книг, каждая из которых таит в себе новый, увлекательный мир.
Наибольшее впечатление оставляли увлекательные повести о подвигах русских моряков на Тихом океане. Нужно иметь каменное сердце, чтобы остаться равнодушным при чтении рассказов о том, как лихие клиперы и корветы преодолевали тайфуны, десятки раз пересекали экватор, поднимали флаг родины над новыми землями.
И когда наше звено собиралось где-нибудь на лугу или у пруда, было вдоволь тем и для игр и для серьезных разговоров: надо было придумывать очередную фантастическую экспедицию, учиться безошибочно отличать бомбрамсель от форстакселя, запоминать хитрые морские узлы, учиться грести, плавать и нырять, драться по всем правилам бокса, да так, чтобы побитым обязательно был противник, а не зачинщик матча.
В эту пору меньше всего думаешь о «презренных житейских мелочах». Но потом житейская проза, увы, заставляет считаться с собой. И хотя ты мечтаешь о море и соленом ветре, тебе после окончания школы приходится браться не за штурвал, а за простенькую лопаточку штукатура.
Конечно, и штукатуром работать интересно. Приятно ощущать, как твои руки, которые еще вчера умели держать лишь карандаш и тетрадку, постепенно крепнут, становятся сильными, уверенными и способными на серьезный, настоящий труд. После работы можно заняться спортом. И совсем уж не так плохо в семнадцать лет выйти победителем на стрелковых соревнованиях.
Но с мечтой, которую ты носишь с детства, не так легко проститься. Тебя тянет поближе к морю. И ты перебираешься в Ленинград, чтобы хоть издали глядеть на корабли. Вот она, пожелтевшая бумажка со штампом Московско-Нарвского райкома комсомола, адресованная в обком:
«Райком РЛКСМ просит помочь тов. Бадигину поступить на фабрику «Красный водник».
Почему речь идет именно об этой фабрике? Но ведь это так понятно: фабрика делает такелаж для кораблей, а тот, кто хочет стать моряком, должен прекрасно знать их оснастку. И вот Бадигин Константин благодаря помощи комсомола поступает рабочим на фабрику «Красный водник».
Работа на фабрике идет своим чередом. А после работы - снова спорт и книги. Интереснее всего - забраться на весь вечер в Публичную библиотеку имени Салтыкова-Щедрина. Здесь можно добыть все, чего пожелаешь, даже комплекты газеты «Красное знамя», которая выходит во Владивостоке, и все книги и справочники об этом тихоокеанском городе. И снова вспоминаются рассказы о Тихом океане, прочитанные в детстве, и снова просыпается тоска по кораблю.